- Сиди, - отрезал обер-гофмаршал, и кастрат прекратил сползать, обреченно выровнялся в седле, - Итак, доктор, инженер, маэстро Ла Брюс – прошу, высказывайтесь. Но только – быстро.
Гросс извлек из-за пазухи злосчастную гравюру, развернул:
- Видите ли, ваше сиятельство – при резком спуске статисты рискуют повредить позвоночник. Доктор Ван Геделе готов подтвердить…
Доктор Ван Геделе не успел ни подтвердить, ни даже рта раскрыть – Ла Брюс фурией влетел между ним и гофмаршалом, и страстно затараторил:
- «Триумф Вакха и Ариадны» ставился в Версале дважды, и никто, никто не умер! Мой папа присутствовал на обоих представлениях, и я могу поклясться…
- Художник ошибся, - вставил-таки словечко Ван Геделе, - Неправильно зарисовал.
Обер-гофмаршал уселся на стул, закинул ногу на ногу и задумался. Остальные почтительно стояли перед ним полукругом – Ла Брюс со скрипкой, Гросс с гравюрой, Яков и Прошка – с пустыми руками, и только в отдалении Ди Маджо с дурацким видом заседал на гипсовом коне.
- Ваше сиятельство сами настаивали, чтобы было – в точности, как в Версале, - напомнил Ла Брюс со сдержанным нажимом.
- Попробуем поступить – подобно царю Соломону, - оживленно проговорил Левенвольд, хлопнул в ладоши – так весело, что пудра взлетела над его завитыми белокурыми волосами. И пудра была у него – золотая, и брови, и ресницы, и даже скулы, - Мы не станем рубить статиста надвое. Но мы его – экспериментально подвесим. Не помрет один – не помрет никто.
- А помрет один? – предположил непосредственный Гросс.
- Один – не четыре, Коко, - наставительно пояснил гофмаршал, - Итак, спускаем лонжу!
Якову стало немножко обидно – что Коко не только он сам, но еще и, оказывается, Гросс. Впрочем, еще обиднее было – то, что и младший братец оказался под стать братцу старшему, такой же легкомысленный беспечный убийца.
Гросс поднялся на сцену, сунул нос за кулисы и что-то приказал. С потолка тут же свесился – как с виселицы – длинный канат с петлей. Инженер подергал его, подтянул пониже и с кислой миной отправился за сцену – на поиски статиста.
- Ваше сиятельство, в погоне за ложно понятой аутентичностью – вы рискуете сделаться убийцей, - умоляюще и страстно зашептал Яков, усаживаясь на стул возле обер-гофмаршала и просящее заглядывая ему в глаза снизу вверх.
- Разве я приглашал тебя сесть, Коко? – золоченые брови недоуменно взлетели. Яков вскочил было, но Левенвольд двумя пальчиками удержал его и вернул обратно, - Сиди. А вы – все идите на сцену.
Ла Брюс и Прошка поднялись на сцену, Прошка с тупым, а Ла Брюс – со злым высокомерным лицом.
- А ты, Яси Ван Геделе, значит – уже и убийца, и алхимик? – спросил вполголоса младший Левенвольд, и лицо его озарилось, как у ребенка на рождество, перед носком с подарками, - Мой брат сказал мне, что ты убил прежнего своего нанимателя. Это ведь правда, Яси Ван Геделе?
- И да и нет, - наугад отвечал Яков, глядя в карие, без блеска – агат в золотой оправе – глаза обер-гофмаршала.
- Я сказал брату, что забираю тебя, - тонкие, острые пальцы пробежались по бархатному докторскому рукаву – и Яков засмотрелся, на то, как розовый перстень меняет свой цвет, из лилового в алый, - Мне нужен именно такой доктор – который умеет отравить цесарского шпиона, и шпион даже не чухнется. Хочешь, я оставлю тебя, пока при своем театре? Будешь вправлять вывихи у балерин, и лечить тенорам горло…А брат мой пускай утрется – что ты стал теперь мой…
Яков снял со своего рукава – бледную, облитую жидким золотом руку, и почтительно поднес к губам:
- Как благодарить мне вас, ваше сиятельство?
- Не вякать, - категорично повелел младший Левенвольд, - Покуда моего ангела крепят на лонжу. Мне интересно – что из этого выйдет.
Гросс тем временем просовывал в петлю добытого за сценой статиста, молодого человека в помятом лакейском. Статист стоял с поднятыми руками, пока инженер закреплял у него на талии обшитую тканью петлю.
- Убожество, суррогат, - грустно проговорил Левенвольд, кусая ногти, - Мы дикие, и мы нищие. Нет у нас театра, нет у нас и оперы…Мы варвары, мы готтентоты, мы ничего, ничего не можем и не умеем…
Гросс сделал знак невидимому закулисному помощнику – и ноги статиста оторвались от пола, с еле слышным скрипом принялся он возноситься.
- Видите – ничего, - торжествующе возвестил со сцены Ла Брюс.
Ангел парил – уже под самым потолком, и вращался вокруг собственной оси.
- А теперь – вниз! – скомандовал Ла Брюс, и трос со статистом резко рванулся к земле.
- Он так сдохнет у тебя, Рене, - послышалось от двери.