- Разве что? – Остерман прищурился, - Не это ли – главное? В твоей игре банкир именно муттер, вовсе не твой несчастный тесть.
- Ты прав… - забавно было смотреть, как он печалится – даже золото меркнет. Иногда нарочно стоило его расстроить – чтобы увидеть эту сказочную меланхолию.
- Прости, но сегодня я сыграл твою партию за тебя, - со сдержанным торжеством промолвил Остерман, - И выговорил у муттер – твою свободу. Муттер позволяет тебе расторгнуть помолвку – если ты, конечно, сторгуешься с князем, и сделаешь все красиво. Дашь Черкасским сохранить лицо – и немножечко пнуть тебя, в утешение.
- Хайни! – а ведь эти фальшивые ресницы, они делают его глаза – раскосыми, как у тех, что говорят на языке мандарин, - Ты лучший мой друг…Что ты сказал ей, как ты ее заставил?
- Одно слово, Рене, только одно – слово, купившее твою свободу, - Остерману нравилось играть с ним, кошке с мышью. Что здесь поделаешь – его марионетка, золотой пупхен, которым и следует, и единственно возможно – играть. Но он не спросил – какое слово? – только глядел, обведенными зеленью глазами, искусственно задранными – к вискам. И Остерман продолжил сам, так и не дождавшись – вопроса:
- Жаль, что ты не желаешь угадывать. Этот освободивший тебя мутабор. Это единственное слово – Габриэль.
Глава 21 Гри-гри
Яков улегся спать – и после выпитого вина казалось, что кровать волнуется под ним, как море. В соседней комнате Петруша храпел, выводя заливистые рулады. Слышно стало, как по рассветной тихой улице крадучись едет возок – видать, дядюшка возвращался с маскарада. Яков лежал с закрытыми глазами и слушал – как возок приближается, вот он подъехал, остановился, хлопнула дверца. Простучали шаги по крыльцу – удивительно бодрые и быстрые для пожилого нетрезвого человека. Входная дверь не ударила – открылась и закрылась тихо.
Яков распахнул глаза и сел на постели – прежняя шпионская наука подсказывала ему, что стоит стряхнуть с себя сон и протрезветь, насколько это возможно.
Дом все спал, беззвучный в рассветных сумерках. По стеклам сбегали капли дождя, где-то далеко, в соседнем квартале, скрипуче лаяла собака. Яков привстал, держась за изголовье, и выглянул в окно – у ворот притулился возок, не дядин и не лестоковский, а какой-то чужой. Маленький, грязный, с кожаной крышей.
- Т-с-с, Коко, только не кричите, - он стоял в дверях, мордастый и глазастый блондин-француз из «Семи небес». Все в том же черном пасторском, как и прежде, растрепанный, веселый и таинственный. Он прикрыл дверь за своей спиной, и продолжил заговорщицки:
- Я за вами. У меня пациент для вас – он при смерти, но если ваша милость поспешит, может, он и выживет.
Яков смотрел на француза широко раскрытыми глазами и ничего не говорил – так удивился. Пастор подумал и пояснил:
- Я только приглашаю вас, платить вам буду не я, а мой хозяин.
Слово «хозяин» он произнес как французское «суверен», то есть в точном переводе владыка или властелин. Яков усмехнулся этому «властелину» и накинул жилет:
- Кто же он такой – ваш суверен?
Француз как-то внезапно прекратил веселиться, смерил доктора цепким оценивающим взглядом и проговорил холодно:
- Он и мой суверен, и ваш. Вы неплохо знакомы. Если желаете заработать – одевайтесь и ступайте за мной. Если же нет…
- Идемте, - Яков отыскал под кроватью туфли и просунул руки в рукава кафтана, - Я согласен.
- Тогда поспешим, - криво усмехнулся пастор, - Эта ночь волшебная, не станем отравлять ее трагическим утром.
В карете пастор представился, не переставая ухмыляться:
- Deses.
Яков не решился спросить, имя это у него или прозвище – «Десэ» по-французски значило «Смерть», разве что в мужском роде.
Карета остановилась позади небольшого, но нарядного господского дома – Яков прежде не ездил сюда и не знал, чей был дом. Позади особняка, как пчелиные соты, лепились друг на друга флигеля и пристройки – и Десэ повлек доктора за собой в один из флигелей.
- Должен ли я сказать, чтобы вы молчали о том, что увидите? – спросил он.
- Грош мне цена была бы, если б я болтал, - обиделся Яков, - Если доктора начнут обсуждать пациентов, у вас в Москве ни в одной семье не обойдется без скандала.
- Мой долг был напомнить, - пожал плечами пастор, - Прошу. Вот ваш пациент.