Он распахнул дверь во флигель – в пустой людской, на соломенном матрасе лежал тот, кого Яков и не надеялся уже увидеть живым. Арапчонок-шталмейстер господ Черкасских. Раны на спине его были уже промыты и перевязаны, и Яков спросил своего провожатого:
- Это вы его перевязали, Десэ?
- Я не то чтобы настоящий доктор, я прозектор, - признался Десэ, - Иногда по доброте душевной я помогаю профосу – но и тот скорее портит, но не укрепляет здоровье своих пациентов. У мальчишки сломана ключица и пара ребер. Впрочем, смотрите сами – я лишь подготовил для вас почву. Приступайте!
Доктор ли, прозектор – Десэ не ошибся, говоря, что ребра у пациента сломаны, Яков определил это и по оборванному дыханию, и по характерной «ступеньке» при пальпации. Ключица, по счастью, оказалась цела – ушиб, пусть и сильный, до черной гематомы.
- Прикажите подать лед и опий, - Ван Геделе выпрямился и прибавил невзначай, - Коко…
Десэ выглянул за дверь, отдал приказ невидимому своему помощнику, и вернулся.
- Сколько он проживет? – спросил он быстро, - День? Два? Доживет ли хотя бы до полудня?
- Боюсь, парнишка разочарует вас и проживет еще долго, - отвечал Ван Геделе, - И вы сами тому первый виновник. Вы оказали ему вовремя первую помощь, и успели отнять его у его мучителей прежде, чем те его доконали. Как вам это удалось?
Пастор сделал пальцами движение – как будто пересчитывал деньги.
- Ну, и личное обаяние, Коко, - с улыбкой вернул он доктору дурацкое прозвище, - Итак, наш бедолага доживет до следующей ночи?
- Вернее да, чем нет, - ответил Яков и задумался – что будет дальше с арапчонком, когда у господ закончится их торговля? Скорее всего, его спасение было – лишь отсрочкой неизбежного.
- Вот вам лед и опий, распоряжайтесь, - пастор принял узелок и бутыль из-за двери, из невидимой протянутой руки, - Отчего у вас сделалось кислое лицо, вы что – уже унюхали у него гангрену?
- Он не дотянет до гангрены, - доктор поднес бутыль с опием к пепельно-белым, пересохшим губам больного, - Как мне кажется. Ваш, да и мой синьор, или суверен – как вы его назвали? – прикончит его гораздо раньше. Как только получит свое. Как только выкупит шантажом свою свободу.
- Фу, Коко, - поморщился пастор, и невесело рассмеялся, - Кабы так…Вы его дорого оценили, суверена. Он не любит убивать, - и в голосе его так и послышалось «а жаль».
Доктор сменил повязку, перебинтовав ребра по-своему, как учили его в Лейдене, приложил к перелому узел со льдом. Невольно припомнился ему Мордашов с его смешными дилетантскими побоями – а вот они каковы, побои настоящие, от таких и в самом деле можно умереть. Когда Яков прикладывал пропитанные мазью бинты к раскрытым длинным ранам – у него дрожали руки, как когда-то в лесном измайловском лазарете. Дрожали от гнева, не от волнения.
- Бедная игрушка… - Яков закрепил последний бинт и разогнул спину. Мальчик коротко и тихо дышал. Сломанные ребра позволяли ему вдыхать – только рывками.
- Так все мы – игрушки, - ответил философски Десэ, - Никто не играет сам, но все – позволяют в себя играть. Все мы – жертвенные соломенные собаки, как говорят даосы, - и пастор улыбнулся, показав хищные зубы.
- Я полагал наивно, что даос следует истинной своей природе и поступает так, как хочет сам, - вспомнил Яков вчерашнюю лекцию де Тремуя.
- Кто ж ему даст! – еще шире улыбнулся пастор, - Я вижу, вы закончили перевязку. Идемте со мною, получите свой гонорар – и роялти за молчание.
Они вышли из сумрачного флигеля на улицу – на дворе уж царил белый день – и вошли в дом через дверь для слуг. Дом спал еще, несмотря на занимающееся утро – видно, таков был здешний распорядок, ложились поздно и вставали поздно. Ни лакеев не было видно, ни горничных. Пастор и доктор проследовали в круглую гостиную, с клавикордами, фарфором и прохладным Ватто на изумрудных стенах.
- Никого, - огляделся Десэ, - Где ж ты есть?
По лестнице спустился сонный дворецкий, высокий и толстый, в халате и в ночном колпаке. То, что это именно дворецкий, а не слуга – видно было по его царственной манере держаться.
- Что за вид, Кейтель! – пристыдил его Десэ, - Где твой владыка?
- В кабинете, или в спальне, - зевнул дворецкий, прикрывая пухлой ладонью рот, - Он только приехал.
- Не провожай нас, ступай, переоденься, - разрешил Десэ, - Мы сами его отыщем.
- Воля ваша, - дворецкий развернулся и неспешно пошел наверх. Десэ подхватил Якова под руку и тоже потянул на лестницу – на второй этаж. Халат дворецкого мелькнул еще выше по лестнице – на антресолях, и слабо стукнула дальняя дверь.
- Где же ты, где? – Десэ заглянул в одну комнату, во вторую…Яков подивился фамильярности его манер – то ли было здесь так принято, то ли пастор был смелым, пока его не слышит хозяин.