Болезнь Ирмы была стремительной и слишком уж похожей на яд. Какой яд мог свалить сильную оборотницу они так и не узнали. Алхимики и старейшины развели руками. Ирма умерла у Хела на руках.
На следующий день в поместье случился грандиозный скандал. Пьяный в стельку Хел выбросил свою жену в одной сорочке из окна спальни. Это стоило ей всего-то пары синяков, но сам факт. Хел обвинял ее в смерти любимой и многие разделяли его гнев. Женевьева была слишком открыто настроена против его пары. Но отравить истинную волчицу?! До такой подлости ни один оборотень бы не опустился.
Она не отрицала свою вину, закрывшись в своей гордости и гневе. Да никто ей и не поверил бы. Шеферды осудили ее быстро и без права на обжалование — все указывало на нее. Связанная браком, она осталась в поместье, но стала изгоем. Слишком гордая, чтобы оправдываться, слишком презираемая, чтобы хоть кто-то вступился за нее, она стала местным призраком. Гуляла по саду в сопровождении волчиц-спутниц из рода Ходж, старалась не попадаться на глаза никому из Шефердов.
Встречи с ней всегда были для Ретта тягостными. Он не мог ее игнорировать — она была все-таки женой его брата и приличия, воспитание и банальная жалость всегда заставляли его завести с ней беседу. И ничем хорошим они обычно не заканчивались.
— Доброе утро, Женевьева. — вежливо начал он очередной круг мучительных расшаркиваний.
— Доброе утро, сэр.
В это «сэр» обращенное ко всем мужчинам Шефердам она вкладывала столько презрения, сколько не было в ином грязном ругательстве.
— Прекрасная погода для прогулки. — не сдавался Ретт, мысленно давший зарок, что после третьей фразы его долг вежливости будет исполнен и он сбежит отсюда подальше.
— Хельстром снова тренируется. Как думаете на сколько его хватит на этот раз? — пропела девица с мстительной улыбкой. Ретт разом вспомнил почему ему в тягость говорить с ней. Женевьева была не особенно красива, но мила. Русые волосы завивались в милые кудряшки, она носила простые, строгие на северный манер своей родины платья и выглядела младше своих двадцати девяти лет.
— Уверен, в этот раз он завяжет с алкоголем окончательно. — соврал Ретт. Никакой уверенности на этот счет он не испытывал.
Женевьева медленно, очень медленно растянула губы в улыбке.
— Не-со-мне-нно, — протянула она с издевкой. — Прошу извинить.
Прошуршали юбки, она прошла мимо, закатив глаза. Волчицы-спутницы, гордо задрав нос, прошествовали следом.
Ретт не мог бы однозначно сказать, что он чувствовал по отношению к жене брата. Она открыто ненавидела всех Шефердов, но ведь и они не были к ней радушны. Фамильная гордость не позволяла ей искать прощения или улещивать кого-то, а приказ императора не давал покинуть нежеланного мужа. И Хел и она оба были в ловушке. Вопрос отравила ли она волчицу Хела формально оставался открытым, но уже был не столь важным. Даже если она этого не делала, после трех лет молчаливого бойкота у нее было полно поводов ненавидеть семейство Шефердов.
Отыгрывалась она на Хеле, заставляя покупать себе наряды, которые после не носила, возить ее в императорские сады на длинные прогулки и каждый божий день завтракать с ней на веранде словно счастливые влюбленные. Делала она это, несомненно, назло, но при каждой попытке бунта Хела император получал слухи, что старшая доченька стаи Ходж не так уж и счастлива в браке, что может накалить отношения между стаями. Далее следовал категоричный приказ уважить девчонку и не устраивать скандалов.
«Если я разорву Великий союз, то ведь и они смогут разорвать этот ненавистный брак» — подумал Ретт. Он поспешил в лабораторию, где его ждал Жан.
Ла Росси вставлял в горшки с редкими растениями, которые он выращивал для своих экспериментов бирки с указаниями по уходу. Эти кустики были капризнее любой красотки-куртизанки. Варнский клевер должен был находиться на солнце три часа в день, не больше и не меньше, иначе его цветки переставали иметь необходимые алхимику свойства. Полив Жгучих незабудок должен был быть только в темное время суток. Пустынная сокодавка требовала перепадов температуры в двадцать градусов и каждый день на ночь алхимик ставил ее в специальную охлаждающую камеру.
Ретт почувствовал укол стыда. Он заставил Жана остановить свои разработки, а ведь испытание парового котла прошло успешно, и продолжи он, уже через год между Рейной и
поселком Имперская Роща, где находился летний дом императорской семьи, проложили бы первые пути.
— Ретт, помоги мне тут. — попросил Ла Росси. В четыре руки они перенесли очередной освобожденный от химикатов и макетов стол и поставили в угол. Лаборатория алхимика пустела. Все едкое, бродящее, опасное Жан вытравлял прочь. Макеты разбирал, химикаты и ингредиенты консервировал, от новых поставок отказывался. Эти переговоры он отдал Ретту. Жан, добрая душа, не мог смотреть в глаза торговцам и говорить «ваш товар мне больше не требуется». Оставь это дело ему, тот, чего доброго, просто не смог отказаться от поставок, и к их возвращению все поместье было бы завалено вулканическим стеклом, опилками, черными пиявками, минеральной водой в бутылях и образцами металлических сплавов со всех плавилен империи.