Горько стало от слов боярина Михаилу Всеволодовичу. Лучше уж было в сече пасть, где смерть быстрая и забирает в тот миг, когда и понять ничего не успеваешь. Теперь же, по всему видать, за измену Батыю придется князю принять лютый, жуткий конец. И в то же время не мог не оценить Михаил, не мог не умилиться такой верности и преданности, с коей служил ему Феодор, без колебаний пошедший за князем на смерть. Разлепив разбитые губы, Михаил Всеволодович произнес столь мягко и признательно, сколь был способен:
– Храни тебя Господь, Феодор. Никто из других князей русских не знает и не знал подобной преданности.
Счастливо улыбнувшийся боярин уже не успел ничего ответить: обоих русичей рывком подняли на ноги и повели к ханскому шатру. К тем самым идолищам, на которые Михаил Всеволодович взирал позавчера, принимая решение, как ему быть. Когда же до идолов осталось всего несколько шагов, навстречу полоняникам вышел волхв поганых, свирепо уставившийся на русичей и что-то грозно закричавший на своем языке. Речь его тут же перевел половецкий толмач:
– Падите ниц перед могилой великого кагана Чингисхана, обратившись на полудень! А после поклонитесь очистительному огню, пройдите через него и поклонись нашим богам – и тогда хан Бату примет вас в своем шатре и выслушает твои мольбы о пощаде, князь.
Батый по совету Байдара, на которого сегодня утром обрушился весь гнев ларкашкаки, действительно предложил даровать изменнику жизнь. От последствий кровавого ночного боя – погибло в общей сложности чуть менее двух с половиной тысяч нукеров, и была сожжена львиная доля пороков – двоюродный брат, однако, сумел откреститься. Ибо он действительно не мог знать, что в Чернигове есть собственные камнеметы и стрелометы. Не мог предположить и того, что Гаюк так неудачно введет хошучи в бой. Ведь вместо удара в хвост отряда северян, пошедших на вылазку, сын Угэдэя бил черниговских батыров лоб в лоб. Чуть поостыв, Бату был вынужден признать правоту двоюродного брата. А Байдар тут же напел ему, что сохранив жизнь Михаилу и даже простив его предательство (хотя бы для вида), еще можно попытаться воспользоваться князем!
Например, обратиться через него к горожанам, предложить откупиться, чтобы монголы не осаждали Чернигов и ушли в степи, оставив княжество в покое. Да в конце концов, пригласить на переговоры вождей орусутов! При этом весьма важно, чтобы и сам Михаил поверил в обещания монголов – и мог поцеловать на том крест. А уж когда посольство выберется за стены града, когда откроются ворота Чернигова – тогда и ударить по ним, перебив верхушку осажденных, и на плечах убегающих ворваться в крепость.
Что же, Батый, к коему вернулась способность мыслить трезво, предложением Байдара проникся. Ведь учитывая, что в бою были уничтожены многие важные детали осадных машин, включая сгоревшие кунжутные канаты, оплавившиеся или погнутые ударами топоров железные шестеренки, новый штурм был бы чрезвычайно тяжел. Так что хан действительно пригласил выжившего князя в свой шатер.
И вот Михаил Всеволодович предстал перед шатром ларкашкаки. Но выслушав волхва, он спокойно и даже как-то отрешенно ответил, не выказывая и намека на страх перед Батыем:
– Я христианин. А христианин должен поклоняться Творцу, а не твари.
Феодор лишь согласно кивнул, поддерживая князя – зато шаман, услышав от толмача ответ, исказился в лице от гнева. После чего он без промедления ринулся в ханский шатер.
Выслушав же обвинения жреца, только-только остывший ларкашкаки вновь вспыхнул яростью – и буквально выбежав из шатра в сопровождении свиты багатуров, он гневно закричал:
– Подлый изменник, собака! Ты или поклонишься богам моего народа, солнцу и кусту, могиле Чингисхана и очистительному огню – или примешь свою смерть прямо здесь, орусут!
Но Михаил Всеволодович на то лишь пожал плечами:
– Я готов поклониться тебе, хан, раз уж Сам Бог передал меня в твою власть – но я не могу исполнить того, что требуют твои жрецы.
После чего чуть тише добавил так, чтобы услышал его лишь стоящий подле Феодор, готовый разделить с князем любую судьбу:
– Не погублю души моей… Прочь, слава тленного мира!
При этом князь киевский спокойно и прямо посмотрел в глаза Батыю. И от этого спокойного, прямого взгляда человека, стоящего на краю смерти, но не боящегося ее, не боящегося ни татар, ни их ларкашкаки, сыну Джучи стало не по себе. Хан ясно понял, что этот человек все для себя решил и ни под каким предлогом не пойдет на предательство – а удастся ли его обмануть?