– В «кулак»!
Вои тут же развернули круглые щиты навстречу летящим на них половцам, сцепив их краями по кругу. Остальные же, уплотнив ряды, продолжили держать защиту над головами. Не все степняки, увлеченно рубя разбегающихся русичей, разглядели «кулак» порубежников. А налетев на «стену щитов» Михайловской сотни, тут же погибли вместе с лошадьми, безжалостно изрубленные боевыми секирами руссов.
Лют же, подгадав момент, практически без замаха коротко и резко метнул свой топор, вонзившийся в спину развернувшегося в седле степняка, вскинувшего лук для «скифского выстрела».
Но то было только начало боя.
Две трети киевских, волынских да галицких гридей погибли во время ночного удара татар, начавшегося с густого обстрела поганых и продолжившегося лихой атакой конных половцев. Шибан, получив приказ Батыя истребить всех русичей, исполнил все в точности. Уцелевшая же тысяча дружинников, лишенных коней (их отправили на ночные выпасы) и даже не успевших облачиться в брони, сбилась в строй и нашла в том спасение. Переждав первую лихую конную атаку поганых, вои начали медленно собираться воедино – там, где это было возможно. Не желая допустить этого и множить свои потери, Шибан тотчас приказал половцам спешиваться. И пусть кипчаки не очень сильны в упрямой сече лоб в лоб, но их раз в пять больше уцелевших русичей.
И половцы спешились в стремительно рассеивающихся сумерках. Завывая, бросились на бездоспешных гридей! Под началом монгольских арбанаев и джагунов они рубились куда как яростнее и ожесточеннее, чем когда-либо, ясно понимая, что выбора у них нет. Злая воля беспощадных завоевателей дала им ту стойкость в сече, коей сами кипчаки никогда не имели.
В схватке не на жизнь, а на смерть сошлись извечные враги, промеж которыми кровь лилась более полутора сотен лет. И ныне поросские порубежники держат щиты под хлещущими ударами половецких сабель. Отвечая им точными уколами длинных мечей, заменивших копья воям второго ряда. Да изредка открывается «стена», чтобы кто из ратников успел отчаянно рубануть секирой в ответ, подловив уже уставшего зазевавшегося степняка. А когда падает кто из русичей, то на место его тут же становится другой воин, закрывая брешь в «кулаке».
Одного русича на троих, четверых кипчаков разменивают ратники Михайловской крепости.
И все же Лют понимает – недолго уже осталось его воям браниться с погаными. Все большей тяжестью наливается раненая рука, держащая щит над головой – сколько степняцких срезней уже впилось в него? Сотник давно перестал считать легкие толчки, их наверняка было больше десятка. И пусть каждая стрела сама по себе весит немного, но даже ее малый вес прибавляет тяжести деревянному щиту, обитому кожей. А когда их более десяти – то и подавно. Да и меч в правой руке уже клонится к земле после каждого выпада, и каждый новый удар становится все более медленным. Поганые тоже устают – но их больше, они меняются. Его же воев сменить некому – и от полусотни осталось меньше двух дюжин.
Голова еще успел повиниться перед родителями за свое своеволие, воскресить в памяти образы любимых чад и супруги, сказав им мысленно «люблю вас» в последний раз. Да покаяться перед Господом короткой молитвой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». После чего Лют глубоко, полной грудью вдохнул по-осеннему промозглый, но такой родной, чистый русский воздух, силясь разжечь в себе притухший от усталости пожар праведного гнева к ворогу. Одновременно с тем остро пожалев, что даже не попытался поделиться думами о нападении на верхушку татар с другими порубежниками. Глядишь, что и выгорело бы… Хотя бы последний бой мог сложиться иначе – сколько славных ратников пало бы в честной схватке, забрав с собой по нескольку поганых. Вместо того, чтобы встретить свой конец во сне, от татарской стрелы.
Наконец, порубежник громко воскликнул, подавшись вперед:
– Дорогу, братья! Прощайте – и простите за все!
Половцы, в самозабвенной ярости рубящие щиты русичей, трещащие под их ударами, не ожидали стремительной и яростной атаки сотника. Ударом щитом в щит сбив с ног первого ворога, Лют обрушил меч на голову замершего справа степняка, не успевшего подставить саблю под клинок русича. Приняв следующий удар на защиту, порубежник лихим выпадом всадил меч в плетеный из ивняка щит стоящего впереди поганого. И ведь дотянулся острием до груди отчаянно вскрикнувшего ворога.
А после слева стремительно сверкнула половецкая сабля, молнией устремившись к непокрытой голове Люта, разом погасив свет в его глазах.