Татаринов зашел к Бордовскову, который удрученно сидел за столом.
— Как дела с типографией? — спросил он, присаживаясь на свободный стул.
— Дела!.. Нашел дело, капитан! — Бордовсков скривился, как от сильной боли. — Кому теперь это нужно? Тебе? Напишешь о результатах мне на фронт. Если буду живой к тому времени!
— Ду-рак! — с расстановкой сказал Татаринов. — Воистину тебе только сидеть в вонючем холодном окопе и ждать, когда красные продырявят твою дурную башку.
Татаринов подошел к окну, постучал пальцами в раму.
— Скоро весна, приятель. Все ждут ее и радуются… — Капитан принял официальное выражение лица и вдруг выкрикнул — Встать! Убрать сопли, хорунжий Бордовсков!
Витька вскочил, ошалев от неожиданности, вытянулся за столом.
Татаринов засмеялся.
— Вот так-то, дорогой!..
Садясь снова к столу, сказал:
— Никак не пойму — за что тебя люблю, дубину стоеросовую… Понимаешь, нам нужна их типография. Типография все закроет. Все забудется — и большое, и мелкое. Главное — успех!.. У тебя новое что-нибудь есть?
— У Тер-Абрамяна удалось уточнить, что несколько раз попадался на кражах некий наборщик Сливкин. Не для себя же он воровал? Так?
— Так. Он в городе? Видел его?
— Нет еще. Узнал, что он был меньшевиком, у него есть дядька — работает по мелочам с «Белым слоном».
— Отлично. Дальше?
— Думаю, с дяденькой перекинусь парой слов. Пусть поучит племянника.
— Совсем хорошо. Будете беседовать — кликни меня.
— Не доверяешь? Бить его я не буду — не понадобится.
— И все-таки дурак, — Татаринов с сожалением сплюнул. — Хочу быть в курсе всего. Кстати, для твоей же пользы. Ну давай — тряси эти сливки!..
Били Вернидуба долго и расчетливо. Били сапогами и шомполами. Пинали в бока, секли по позвоночнику. Из левого уха Дмитрия текла кровь, заливала лицо. Комендант увидел это и, садистски скривившись, замахнулся ногой, намериваясь стать на лицо парня. И вдруг Дмитрий схватил его за ноги руками и потерял сознание — с ним случился припадок. Комендант упал, руки Вернидуба сжимали его сапоги мертвой хваткой. Два казака пытались разжать руки — безуспешно. Били по рукам тупиками шашек, разодрали их в кровь, но разжать так и не смогли, пока не прошел припадок.
Удивленные казаки на какое-то время оставили Дмитрия в покое. Очнулся он на широкой лавке, лежал на грязной окровавленной попоне. Рядом стоял незнакомый человек. Потом понял — хозяин дома, где разместилась комендатура. Человек негромко говорил:
— Оклемался, парень? Ну и добре. Ты не боись — часовой у порога, на улице. А ты силен!.. Комендант грохнулся на пол, когда ты вцепился в него… Тяжко тебе придется… А ногу-то где оставил?
— На фронте, — пробормотал Дмитрий и вдруг, испугался: — Протез на месте?
— Чудак-человек, где ж ему быть! На месте, само собой.
— Ну и хорошо, — прошептал Дмитрий, пошевелил обрубком ноги и протезом, убедился — на месте деревяшка, попытался улыбнуться (не выдал ли себя?). — С такой лупцовки все позабудешь, дядя. Попить бы…
Мужик принес кружку воды:
— Может, поешь? Не щас, так позже, колы отдохнешь.
На скамью мужик положил шмат сала, нарезанного дольками («чтоб жевать было легче»), большой ломоть хлеба:
— Спробуй пожевать. И крепись, глядишь — отвяжутся…
— Спасибо, — растроганно прошептал разбитыми губами Дмитрий.
Утром все началось сначала. Перед тем как снова избить, произвели тщательный обыск. Вернидуб старался не смотреть во время обыска на протез, чтобы не привлечь внимания к нему, с замиранием сердца ожидал: вот сейчас отстегнут протез, а в нем… Напрасно не доверился хозяину, попросил бы спрятать… Неужели бы выдал?.. Пот, липкий, неприятный пот страха заливал все тело: сейчас найдут… Директиву найдут, деньги… Противный пот… Может, от слабости: голова кружится, видимо, поднялась температура…
Обыск и допросы ничего не дали белым. Дмитрия повезли на станцию Железную, где была комендатура рангом повыше. Здесь снова обыск: потрошили все про все.
В Харьков Дмитрий ездил в валенках. Когда отправлялся в обратный путь, началась оттепель, и Блохин дал ему свои ботинки. В Константиновне — снег, морозно, пришлось надеть валенки, а ботинки уложить в вещевой мешок. Теперь блохинские ботинки совсем разодрали: оторвали каблуки и подметки, выпотрошили подкладку. Во френче распороли все подозрительные швы — ничего! Отобрали 1853 рубля (это были деньги, выданные в Донбюро на дорогу), официальные документы, в вещмешке обнаружили и забрали несколько пасм ниток и отрез материи.