— Вот теперь все и ясненько, Анечка, — сказал тихо Пивоваров. Он приехал к Сизинцеву, прошел в каморку к Арсеньевой, молча положил расшифрованный текст перед ней.
Арсеньева забилась в рыданиях. Сквозь слезы она то шептала, то вскрикивала:
— Какие интриги, какая клевета!
— Вы поедете с нашими людьми в штаб десятой армии.
— Ни за что! Вы что — не понимаете, что меня там ждет?
— Но вы расскажете правду…
— Кто ее будет слушать!
— Я.
— Уж вам-то я ничего не скажу!
— Значит, вы едете в Советскую Россию. Все необходимые документы заказаны. И не заставляйте применять силу.
— Хорошо, — вдруг покорно согласилась Арсеньева. — Я еду. Я докажу!..
Арсеньева, видимо, поверила, что по дороге на вокзал они сели на случайно подвернувшегося извозчика. (Это был подпольщик Олейников). Во время скачки по улице она несколько раз порывалась остановиться, когда появлялась группа военных, пыталась закричать. Было ясно, она хочет привлечь чужое внимание и освободиться из-под охраны подполья.
Выход оставался один: на спуске к вокзалу, в Соленой балке, Пивоваров привел приговор комитета в исполнение.
Кузнец Вакула снова бушевал:
— Васька Абросимов пьянством марает честь коммунистов, позорит наше дело!
— Ну, это ты хватил, друже, — поморщился Васильев. — Есть у Абросимова неприятные черты. Есть, не скрою. Но на то мы и товарищи — подсказать надо, поправить…
— Это беспринципность и малодушие, — горячился Кузнец Вакула. — «Подсказать, поправить!..» Я предупреждал не раз, теперь говорю серьезно: не желаю быть в одном ряду с такими, как Васька. Я выхожу из комитета. Буду работать в своей ячейке, чтобы пропойцу и глаза не видели.
Рассерженный Ткаченко ушел, расстроив товарищей: сердцем они чувствовали его правоту, но все-таки не чужой же Василий!
А тут он и сам пожаловал — радостный и опять под хмельком. Васильев под впечатлением разговора с Кузнецом Вакулой сказал:
— Товарищ Василий, я тебе уже говорил, чтобы в таком виде ты не являлся в комитет.
— Какой там вид, Андрюша ты мой родной! Это же я от радости. Нашли еще одного отличного наборщика… А то наши нехристи уже задыхаются…
— Прекрати эти дурацкие шуточки!
— Шутю, — покорно сказал Василий. — Шутю и шутю. Но наборщик — отменный!
— Кто такой? Проверил его? Кажется, сто раз говорили, что без проверки боевого штаба к типографии никого не допускать!
— Я и без штаба проверил. Хлопец — золотые руки. Теперь задержек в типографии не будет.
Так появился в доме Спириных до того никому не известный парень — Поддубный. При первом же знакомстве новичок изложил, что его привлекает типографское дело само по себе (работал парень действительно отлично), притом он, дескать, всегда был не в ладах с властями.
— Ты анархист? — спросили товарищи.
— Я ни за какую партию. Я сам по себе.
— Сейчас так неможно, козаче, — сказал Илья Абросимов.
— Расхристанный интеллигент, вот кто ты! — влепил Гриша Спирин где-то услышанные слова.
Глава четвертая
ПОЛОВОДЬЕ
Весна широко шагала с юга. Еще накануне пахло морозцем, и лужицы перед восходом солнца затягивало зыбким ледком, а сегодня вкусно запахло землей, потянуло теплым, пряно пахнущим, сытным ветром, и ему навстречу вздрогнули, проснулись после зимней спячки деревья, зашевелили ветвями живо, трепетно, будто никогда не звенели стеклянно и униженно.
Весна шагала с юга. И навстречу ей катилась могучая волна красного наступления. Даже вешенский мятеж, серьезно подорвавший тыл советских войск, не смог остановить их продвижения на юг. Ленин слал требования покончить с мятежом в считанные дни, извлечь уроки из ошибок, приведших к восстанию в районе, население которого совсем недавно порвало с белыми. Продолжались бои в Приазовье: восставшие против Деникина крестьяне сражались из последних сил.
…Поручик Пачулия разыскал командира отряда в доме попа. Отряд только что вернулся из карательной операции, потеряв несколько солдат и двух офицеров. «Порядок» уже удалось навести в ряде сел, помогли полки, снятые Деникиным с фронта. Белые бросили против повстанцев артиллерию. Огнем была охвачена, кровью залита земля Приазовья.