Робертc. Да, и пальцем бы не пошевельнул.
Энид (холодно). Вы сами не знаете, что говорите.
Робертc. Нет, отлично знаю.
Энид. Но почему?
Робертc (запальчиво). Мистер Энтони защищает тиранию - вот почему!
Энид. Какая глупость!
Миссис Робертc пытается встать, но затем снова оседает в кресле.
Энид (бросается к миссис Робертc). Анни!
Робертc. Не дотрагивайтесь до моей жены!
Энид (отпрянула в ужасе). Вы что, с ума сошли?
Робертc. Леди нечего делать в доме сумасшедшего.
Энид. Я не боюсь вас!
Робертc (кланяется). Я и не думал, что дочь мистера Энтони испугается. Мистер Энтони не такой трус, как остальные.
Энид. Вы, как видно, считаете, что требуется особое мужество продолжать эту схватку.
Робертc. А мистер Энтони считает, что требуется особое мужество воевать с женщинами и детьми? Мистер Энтони, насколько мне известно, - богатый человек. Неужели это мужество - воевать с теми, у кого нет ни пенса?! Заставлять детей плакать от голода, а женщин - дрожать от холода?
Энид (поднимает руку, как бы загораживаясь от удара). Мой отец следует своим принципам, вам это известно.
Робертc. Я тоже следую своим принципам.
Энид. Нет, вы просто ненавидите нас! И не хотите, чтобы над вами взяли верх.
Робертc. Мистер Энтони тоже не хочет, чтобы над ним взяли верх.
Энид. Пожалели хотя бы свою жену.
Миссис Робертc, прижимавшая ладонь к груди, спешит опустить руку и старается
дышать ровнее.
Робертc. Мадам, мне нечего больше сказать вам.
Берет буханку хлеба. Раздается стук в дверь, входит Андервуд. Энид
нерешительно оборачивается к нему.
Андервуд. Энид!
Робертc (иронически). Вы могли не приходить за своей женой, мистер Андервуд. Мы не какие-нибудь головорезы.
Андервуд. Я знаю это, Робертc. Надеюсь, миссис Робертc чувствует себя лучше?
Робертc молча отворачивается.
Пойдем, Энид!
Энид. Еще раз взываю к вам, мистер Робертc. Ну, ради вашей жены!
Робертc (с враждебной корректностью). Если позволите поправить вас, мадам: скажите лучше, ради вашего мужа и вашего отца.
Удержавшись от резкого ответа, Энид идет к выходу. Андервуд открывает ей
дверь и выходит следом. Робертc протягивает руки к тлеющим углям.
Робертc. Ну как дела, Анни? Тебе же лучше, правда?
На лице у миссис Робертc появляется слабая улыбка. Он берет свое пальто и
надевает ей на плечи. Потом смотрит на часы.
Без десяти четыре! (Воодушевленно.) Посмотрела бы ты на их физиономии! Все они перепуганы, кроме этого старого разбойника.
Миссис Робертc. Ты бы остался и поел, Дэвид. Весь день ни крошки во рту не было!
Робертc (поднимая руку к горлу). Не могу, пока эти старые акулы не уберутся из города! Кусок в горле застрянет. Еще со своими хлопоты будут: недостает им выдержки, трусы несчастные. Тычутся, как слепые котята, дальше своего носа не видят.
Миссис Робертc. Это из-за женщин, Дэвид.
Робертc. Только говорят - из-за женщин. Вспоминают о женах, когда в собственном желудке пусто. Как выпить захочется, на жену ведь не посмотрит. А как пострадать самому за святое дело - так сразу женщины не позволяют.
Миссис Робертc. А дети, Дэвид?
Робертc. Дети, дети! Что толку, если наплодят рабов. А о том, как детям придется жить завтра, они подумали?
Миссис Робертc (задыхаясь). Довольно, Дэвид, перестань! Я не могу этого слышать... не хочу...
Робертс (изумленно). Что с тобой, Анни?
Миссис Робертc (едва слышно). Молчи, Дэвид... я не хочу...
Робертc. Что с тобой? Ну не надо, право же, не надо. Хорошо, хорошо, не буду. (С горечью.) Нет, чтобы отложить хоть малость на черный день. Как бы не так! Знаю я их: лишь бы сегодня сытым быть, а там... Душа изболелась вся. Сначала никого не удержишь, а как дело дошло до крайности...
Миссис Робертc. Ну чего ты хочешь от них, Робертc? Они же не железные.
Робертc. Чего я хочу от них? Того же, что и от себя. Почему я предпочитаю голодать и мучиться, чем сдаться? Раз один может, значит, всякий может.
Миссис Робертc. А женщины?
Робертc. Женщины тут ни при чем.
Миссис Робертc (негодующе). Как это ни при чем? Они пусть, по-твоему, умирают?
Робертc (отводя взгляд). Ну кто говорит о смерти? Никто не умрет, и мы побьем этих...
Он снова встречается с ней взглядом и снова отводит глаза.
Сколько месяцев я ждал этого дня! Свалить старых разбойников и выпроводить отсюда. Они из нас ни фартинга больше не выжмут. Понимаешь, я видел их лица - они в долине смертной тени.
Он подходит к вешалке и берет шляпу.
Миссис Робертc (следя за ним взглядом, мягко). Возьми пальто, Дэвид, на улице очень холодно.
Робертc (подходит, глаза его бегают). Нет, нет, не нужно. Тебе так теплее. Не волнуйся, я скоро вернусь, слышишь?
Миссис Робертc (печально). И все-таки возьми.
Анни высвобождает плечи, но Робертc, так и не отважившись взглянуть жене в глаза, снова закутывает ее своим пальто. Миссис Робертc сидит, съежившись, следя за мужем враждебным и в то же время любящим взглядом. Он снова смотрит на часы и поворачивается, чтобы уйти. В дверях он сталкивается с Яном Томасом, мальчуганом лет десяти, в просторной, не по росту одежде; в руках у
Яна - дешевая свистулька.
Робертc. Привет, парень!
Робертc уходит. Ян подходит к миссис Робертc и молча смотрит на нее.
Миссис Робертc. Ты что, Ян?
Ян. Сейчас придут папа и Мэдж.
Он садится за стол, свистит, потом пытается изобразить свистулькой кукование
кукушки. В дверь стучат - входит старый Томас.
Томас. Добрый день, миссис Робертc. Нынче у вас вид получше.
Миссис Робертc. Спасибо, мистер Томас.
Томас (неуверенно). Робертc дома?
Миссис Робертc. Он только что ушел на митинг.
Томас (становится разговорчивым, сразу почувствовав себя свободно). Какая незадача! А я-то пришел сказать ему, что пора уже как-то договориться с Лондоном. Жаль, очень жаль, что он уже ушел на митинг. Снова полезет на рожон.
Миссис Робертc (приподнимаясь немного). Он ни за что не уступит, мистер Томас.
Томас. Не надо волноваться, вам вредно. Послушайте, его ведь почти никто не поддерживает, кроме механиков и Джорджа Рауса. (Торжественно.) Бастовать дальше - противно воле господней. Я слышал голоса и говорил с ними. (Ян свистит.) Шш! Мне все равно, что скажут другие. Ему угодно, чтобы мы прекратили беспорядки - вот что сказали голоса, и мое мнение, что для нас это самое лучшее. Я так считаю, иначе я и говорить бы не стал, да, не стал бы!