— Ни словечка.
— А брат? Мальвина?
— Брат только спросил: «Почему у соседей в полночь огонь горел?». Я ответила, что так надо было и ничего дурного, мол, не случилось. Он и успокоился. А Мальвина кое о чем догадывалась, она хитрая. Спросила: «Хауптман капут?». Я подтвердила. Тогда она захлопала в ладошки и поцеловала меня.
— Фашисты не ищут пропажу? Вы ничего не заметили?
— Точно не могу сказать. Пока шума не слыхать. Но новость есть. Мальвина говорила, что будто бы ожидается прибытие новой части карателей, какого-то гренадерского батальона. Кроме ортскомендатуры, появилась фельдкомендатура. Оттуда приходили в казино и велели в пустующую комнату поставить столы. Значит, посетителей прибавится.
— Важная новость, — произнес Усольцев и попросил Яну немедленно сообщить все товарищу Антону.
— Вот о ком надо сочинять листовки! — торжественно произнес Костюкевич. — А мы пишем о мерзавцах полицаях.
— Вам, Змитрок, и карты в руки, — подал голос из-за реала Поликарп Петрович. — Роман надо писать, обязательно роман. И чтоб наша Яночка была главной героиней.
— На роман таланта не хватает, но очерк, коль жив буду, накатаю, — обещал Змитрок.
— Когда еще будет очерк, вы лучше почитайте листовку, — попросил Костюкевича Усольцев.
— Так она же на белорусском.
— Я пойму. Но вы все-таки постарайтесь перевести.
Змитрок взял оригинал — исписанные карандашом листки — и стал читать: «Весь наш народ поднялся на бой с оккупантами, принесшими на советскую землю пожары, голод, разбой и смерть. Но нашлись единицы, которые подались в холуйство и пошли в услужение к врагам. Это те, кому ничто, кроме своей подлой душонки, не дорого — ни земля белорусская, ни мать родная... Пьяница полицай Гнидюк творил разбой в Поречье. Но карающая рука партизана настигла его и пустила пулю в его тупой лоб... Такая же участь постигла и насильника полицая Баглея, измывавшегося над жителями райцентра. И он был схвачен народными мстителями, а партизанский суд приговорил его к смертной казни. Приговор приведен в исполнение...
Страшитесь, полицаи! Вам всем не миновать позорной смерти!
Опомнитесь, пока еще не поздно! Поверните оружие против врагов нашего народа — немецких оккупантов!
Не сделаете этого — будете раздавлены, как самая пакостная тварь...»
— Вот в таком духе, — сказал Костюкевич.
— Крепкое у вас, Змитрок, перо, — одобрил Усольцев. — Постараюсь отпечатать по высшему классу...
Утром листовки не стало в типографии: ее увезли на подводах, унесли во все села района. Яну пощадил товарищ Антон и поручил доставить листовку в райцентр другим подпольщикам. У нее появилась новая, очень важная, как подчеркнул секретарь райкома, даже первостепенная задача: по крупицам собирать сведения о гренадерском батальоне.
Ну а Емельян отправился к партизанам. Его повез туда Янка Гук.
— Прошу вас не задерживаться, — сказал на прощанье товарищ Антон, — поскорее вертайтесь. Казино ведь ждет пополнение...
Всю дорогу не выходили из головы Усольцева слова о казино, сказанные Виктором Лукичом. Их ведь как надо понимать: вот-вот появятся в райцентре гренадеры-каратели, и офицерье, конечно же, кинется в казино... И будет оно битком набито старожилами из ортскомендатуры, других служб и новичками-гренадерами. Тут-то их всех надо прищучить. Особенно гренадеров, чтоб навеки отучить от дел карательных...
— Верно я говорю, Янка? — вскрикнул вдруг Усольцев.
— Ни слова не слыхал, — удивился Янка. — Вы ж молчите.
— Разве? Ё-мое! — спохватился Усольцев и спросил: — Как думаете, Янка, могу я появиться в офицерском казино в мундире «герр хауптмана»?
Янка не сразу ответил, подумал, потом как-то невнятно произнес:
— Если... конечно... молчком...
— Нет, прямо скажи: могу или нет? Морда не выдаст?
— Я бы не сказал. Но если кто-то обратится с вопросом? Как тогда?
— Тогда, брат, хана, — вздохнул Усольцев. — Надо, чтоб не было вопросов, как ты сказал — молчком... Молодец! Хорошо придумал... Но офицер не может быть немым... А? Думай, браток... А если заявиться опьяневшим? Говорят же про пьяного: лыка не вяжет!.. Промычать невнятно и... А?
— Нет, вы серьезно к ним собираетесь? — с тревогой в голосе спросил Янка.
Ничего не ответил товарищу Емельян, снова умолк и, с головой зарывшись в теплый тулуп, под скрип санных полозьев, легко скользивших по твердой снежной корке, весь ушел во власть своих дум о предстоящем «свидании» с казино. Он еще не принял окончательного решения, как туда войти, но то, что надо это сделать именно ему, не сомневался. Понимал, что трудное и опасное дело задумал, но не представлял себе, что кто-то другой, а не он исполнит его. Это же ему пришла такая мысль в голову, значит, он и должен ее довести до конца. Считал, что идею подкинуть не так уж и трудно, а вот суметь ее воплотить в дело — важнее всего. Тем более, такую идею: убрать с дороги не одного фашиста, а целое сборище — да какое! — офицерское.