Денис нагнулся и, подняв с пола несколько лучинок, подкинул их в огонь. Оранжевые язычки пламени по-прежнему озорно подпрыгивали, докрасна раскаляя и скручивая обугленные щепки в спиральки.
В горнице воцарилась такая тишина, будто все здесь замерло, и только щелканье огненных лучинок напоминало о присутствии жизни. Все молчали, даже Марыля, копошившаяся у печи, недвижимо притихла, прижав к груди ухват. Беда оглушила так, что и речь у всех отняла. И сказать бы надо, да слов таких нет, чтобы горе развеять. Черной тучей оно приползло к нам и по-разбойничьи правит бал.
— Это и есть фашизм! — нарушил тишину Денис.
— Когда он был далеко от нас, мы, к сожалению, очень мало знали о нем... Ну маршируют, фюреру Гитлеру кричат «Хайль!», книги в костры швыряют... А теперь вон что вытворяют! Я же слышу каждый день, о чем они говорят: кто сколько убил, кого живьем сожгли... Хвастают друг другу... Нас они за людей не считают, одним словом окрестили: «рус швайн». Даже своих холуев-полицаев за глаза тоже свиньями зовут.
— А яны, хвашисты, сами-то хто? — спросил дед Сымон и одним словом ответил: — Погань!
Емельян поднялся с места и, направившись к выходу, решительно произнес:
— Уничтожать!
— Во-во, — затряс бородкой дед Сымон, — тольки так... Не уходь, Емельян. Вечерять будем... Марыля, чаго у печи прилипла? Неси бульбу на стол...
Емельян вышел на крыльцо, подышал морозным воздухом и тут же вернулся в горницу.
Все сели за стол, посредине которого возвышалась высыпанная из чугунка на белоснежный рушник горка отварного рассыпчатого картофеля. Рядом стояла берестяная солонка, наполненная крупной синеватой солью.
— Шкварок няма, — виновато произнес дед Сымон.
— Можно с солью паронки... Смачно...
— Паронки, — Емельян подхватил белорусское слово, произнесенное дедом Сымоном, — и без шкварок объедение. А с солью — еда что надо!
— Вось и молочко, — Марыля поставила на стол большую крынку.
— Совсем сказка, — первый раз за весь вечер улыбнулся Денис.
— Слава Богу! — с каким-то облегчением произнес дед Сымон, и никто не понял, к чему это было сказано. Только он один мог объяснить причину вдруг вырвавшегося возгласа: дед обрадовался улыбке Дениса. Он ждал ее с того момента, как сели за стол, но Денис по-прежнему хмурился. И вдруг улыбка — значит, полегчало, снова ожил человек, вот и слава Богу...
За столом не засиделись. Когда сгорела последняя лучина, Емельян, Денис и Янка вышли во двор, где уточнили ближайший план действий. Всем им осталось спать до полуночи, а затем Янка должен был отвезти Усольцева и Кулешевского до райцентра.
— Смотри не проспи, — Емельян подал руку Янке.
— Не беспокойтесь, карета будет подана, — весело произнес Янка...
Еле-еле забрезжил рассвет, когда Емельян и Денис с портфелями вошли во двор Зубрицких. Яна, сидевшая у окна, выскочила на улицу и повела гостей в тот самый пустовавший соседский дом, в котором было покончено с «герр хауптманом».
— Что нового в казино? — спросил Емельян.
— Гостей наехало... Из Берлина оберст прилетел... Певички тоже будут...
— Когда начало?
— В семь вечера.
— Все ясно, — сказал Емельян и попросил Яну нарисовать на листочке план казино.
— Вот смотрите: два зала — большой и маленький. Столы будут поставлены в большом буквой «Т». За ними и будет пир. Маленький зал для артистов. Там певички будут оголяться.
— Даже так? — улыбнулся Емельян.
— Непременно...
— А кухня где? — спросил Усольцев.
— За малым залом.
— Это хорошо! Значит, так. Когда мы уйдем из казино, ни вы, Яна, ни Мальвина не должны появляться в большом зале. Там — смертельно! Понятно?
— Поняла... Будем на кухне...
— А лучше, — посоветовал Денис, — по каким-нибудь надобностям выйти на улицу.
— Верно, — одобрил Емельян. — Еще вопрос: как охраняется казино?
— Солдат с автоматом топчется у крыльца. У нас, цивильных, проверяет документы. А как будет вечером — не знаю!
— Вопросов больше нет, — сказал Усольцев. — До встречи, Яночка...
Яна ушла, помахав обоим у порога рукой, и на какое-то время в доме наступила тишина. Емельян и Денис, каждый про себя, что-то обдумывали, прикидывали, в мыслях забегая вперед, к тому заветному часу, ради которого они здесь, как сказал Усольцев, на исходной позиции.
У солдата исходная позиция — это траншея, окоп, какая-нибудь ложбинка или кустик, где он готовит себя к открытой схватке с врагом. Здесь, на исходной позиции, он должен все предусмотреть и обдумать, чтобы потом, когда в лицо дыхнет смерть, не только ускользнуть от нее, но и направить ее стрелы в сторону противника.