Легче стало Усольцеву, словно от тяжелого груза избавился. Слова комиссара взбодрили, наполнили грудь кислородом, который, казалось, совсем было иссяк.
Команда, прокатившаяся вдоль балки, поставила батальон на ноги и вновь вывела на дорогу.
Бойцы шли молча, только изредка над колонной проносились командирские голоса: «Не отставать! Подтянуться!».
Сквозь клочковатые облака, плывшие с юга, несмело, как бы крадучись, пробивался свет — ночь потихоньку отступала. Над Сталинградом небо почернело, совсем пропал розовый полукруг. Еще сильнее ощущался запах гари.
Усольцев впервые увидел степь: вдоль дороги ни кустика, только сизый бурьян да какие-то колючки-замухрышки лениво шевелились на легком ветру. В нос лезла пыль, поднятая сапогами.
Сколько видел глаз — степь дымилась. Казалось, земля, задохнувшись от зноя и пыли, совсем омертвела. И только когда колонна достигла северо-восточной окраины Красной Слободы и втянулась в лесной массив, Усольцев уверовал, что и здесь жизнью пахнет: вон какие стволы вымахали.
Лес укрыл батальон. После ночного марш-броска пришел жданный отдых. Бойцы примостились поближе к деревьям, повалились прямо наземь и уже через считанные минуты спали так, что орудийное буханье, раздававшееся где-то по-соседству с лесом, никому не мешало.
5
Бойцы, вытянувшись в длинную шеренгу, осторожно шаркая в темноте по дощатому настилу, молча поднимались на палубу какого-то странного парохода, слегка качавшегося на волжской воде.
— Смелее! Смелее! — услышал Усольцев рядом чей-то тонкий голосок и чертыхнулся оттого, что споткнулся о какую-то железяку.
— Повыше ноги! Не шаркать! — не унимался все тот же голосок.
— Эй, командир-пискля, укажи-ка лучше на что присесть, — вырвалось из шеренги.
— На собственное мягкое место, — отпарировал голосок.
— Прекратить разговоры! — вмешался сиплый бас, и на палубе стало тихо. — Немец рядом, а вы «присесть»...
— Можно вопросик? — не стерпел Иванов.
— Слушаю вас, товарищ боец, — настороженно отозвался бас.
— Как величают эту посудину? На разных плавал, но такой крейсер впервые вижу.
— «Гаситель». А я его капитан.
— «Гаситель»? — переспросил Иванов.
— Так, пожарный пароход «Гаситель». Эта посудина, как вы, товарищ боец, выразились, побывала в таких переплетах, что не дай бог вам подобное пережить. «Гаситель» весь в ранах, в его теле и поныне торчат сотни осколков... Работы «Гасителю» хватает: тушим пожары на Волге, возим раненых с правого берега на левый, а сейчас вас доставим в Сталинград. Понятно?
— Вполне, — ответил Иванов. — Выходит, ваш «Гаситель» герой.
— И матросы у нас геройские. А ну-ка, юнга Гена, скажи, каким орденом тебя наградил командарм Чуйков?
— Так вы же знаете, — отозвался тонкий голосок.
— Бойцам скажи, пусть и они узнают.
— Ну «звездочкой».
— Не «звездочкой», а орденом Красной Звезды... За геройство...
— Интересно, что же юнга такое геройское сотворил? — спросил Усольцев.
— Ответь, Гена, бойцу, — пробасил капитан. — Видишь, им интересно.
— Ну пальнул по фрицеву самолету, — сказал Гена и замолк.
— Ну и что же? — допытывался Усольцев.
— Утонул.
— Кто?
— Эх, Генка, — произнес капитан. — Стрельнул метко, а толком рассказать не можешь. Придется мне тебя выручать... Было так. Мы стояли у берега. Видим, на Волге поднялась кутерьма: три немецких самолета накинулись на катер «Надежный», на корме которого сразу загорелись ящики с боеприпасами. Мы пошли на выручку. А самолеты кружат и кидают бомбы. Наш матрос ударил по стервятнику из пулемета. Дал несколько очередей и упал. Я крикнул: «К пулемету!». Гена тут как тут: схватил гашетку и стал строчить. И удачно — самолет вспыхнул и как шел на нас, так и спикировал в Волгу, утонул стервятник... Все это многие видели с берега.
Когда мы подплыли к нему, к нам подошла группа командиров. Среди них был и сам командарм. «Кто стрелял по немцу?» — спросил он и показал на небо. Я указал на Гену. Чуйков положил юнге руку на плечо и сказал: «Хвалю. Молодец. А как сумел?». Гена по-детски ответил: «Это он сам упал...» Генерал рассмеялся и тут же, обернувшись, попросил у одного из офицеров орден Красной Звезды. Офицер отвинтил орден и передал командарму, который и прикрепил Красную Звезду к бушлату нашего юнги. А офицеру Чуйков сказал: «Тебе я потом верну, а этому пацану нужно сейчас...» Вот и вся история.
— Сколько годков тебе, Генка? — спросил Ободов.