У-у-у… как весело. Не соблюдает он тонкостей политеса. Оскорбляет прилюдно, перед благородным собранием оскорбляет… Мстит за свое унижение и так громко и скверно оскорбляет, чтобы в этот раз я не смог ну никак отказаться от дуэли… Нет, конечно же — я не смогу его арестовать, чудовищно пострадает моя репутация. А почему Хэфилфрай передает право дуэли бретеру? Ах да, бал — вот-вот, нужно готовиться к борьбе за власть, да и Кронкер, очевидно, все-таки лучше владеет шпагой, чтобы меня сразу приколоть. Иными словами, фракция Простых повторно санкционирует мое убийство. Беда, однако, в том, что я до сих пор не придумал, как именно мне выжить на этой дуэли…
Оскорбления герцога иссякли, он тяжело перевел дух.
— Господин Кронкер, вы закончили?
— Дерьмо собачье! Парша ходячая! Твоя мать была шлюхой в порту, а отец жрал слизняков и бородавчатых жаб!
Я безразлично пожал плечами:
— Господин Кронкер, очевидно, в меру своего скудного ума стремится оскорбить верховную власть Санкструма… Но господин архканцлер выше оскорблений. Однако, принимая во внимание плачевное состояние ума герцога Кронкера, и уважая дуэльный кодекс Санкструма, я принимаю, разумеется, вызов. Когда состоится дуэль?
— Через неделю и четыре дня! — запальчиво воскликнул Кронкер.
Прекрасно. Кто бы научил меня за это время виртуозно владеть шпагой?
Я сказал громко:
— Значит, через неделю и четыре дня я убью герцога Одди Кронкера. Я сам выберу место дуэли, Кронкер. Ты согласен?
Он не возражал.
Тут я заметил кое-что еще: Кронкер был левшой. Беда. Противостоять левше в шпажном поединке нелегко даже мастеру.
Глава 37-38
Глава тридцать седьмая
Толпа начала рассасываться сразу после того, как я подписал себе смертный приговор, согласившись на поединок. День, обещавший крушение Торнхелла, обернулся поражением Простых, удивлением Великих и изумлением Умеренных. Для большинства из членов фракций шоу завершилось.
Но не для меня.
Для меня важный день только начался.
У Бришера хватило смекалки привести Маорая через переходы Варлойна, и не заводить его через эспланаду и главный вход во дворец. Тем не менее, за полусотней Алых все равно увязалось около двадцати Умеренных — ближайших соратников Маорая. И я подозревал, что после допроса их станет больше, так как весть об аресте распространится до самых потайных уголков дворца. По моему приказу Алые вытеснили всех придворных из имперской части дворца. И тут сразу стало гулко, как в бочке, откуда извлекли всех тухлых сельдей.
Маорая не связали, просто держали под руки двое Алых. Пучеглазый властоимец имел ошеломленно-озлобленный вид. Не ожидал столь быстрого падения. Тряс бычьей головой, раздувал ноздри, пучил глаза. Позолота его одежд припала пылью.
Приняв от Бришера указ об аресте, я поманил предводителя Умеренных в имперскую опочивальню.
Он тряхнул головой, взгляд стал осознанным.
— По какому… — заревел обычную песню властных арестантов. Затем увидел Шутейника и рыкнул в его сторону: — Скоморох в камышах! — Увидел Атли и рявкнул: — Прыгучка липучая! — Обернулся к Бришеру, вывернув шею с огромной набрякшей веной: — Бородой утрешься! Казню! Казню! Все, все у меня…
Как видно, он посчитал, что все мои люди (и нелюди) причастны к ужасному заговору против его персоны.
В какой-то мере так оно и было.
По моему знаку его завели в предпокой и отпустили. Алые вышли, захлопнули двери. Мы с Маораем остались наедине.
Он был ошеломлен. Стоял, отдуваясь, как вытолкнутый на арену для корриды бык. Разглядывал мраморный постамент с имперской печатью.
Я бросил указ об аресте ему под ноги.
Коррида, как известно, делится на три терции-испытания. Сейчас была первая, терция пик. Быка дразнят. А Маорай был именно тупым, не слишком рассуждающим быком, способным поддеть на рога кого угодно. Люди вроде него понимают только давление силы — и ничего более. Это тупые, агрессивные животные, как правило, безудержно алчные, живущие ради насилия и власти и, конечно же, золота, которое они копят в течении всей жизни, копят просто потому, что золото, как некий паразит, замещает в их душе все правильные человеческие чувства.
Я впервые общался с Маораем, но уже тот факт, что он санкционировал применение черного мора, говорил о нем сполна. Бесполезно взывать к разуму и совести подобных существ. Давно утратив, удавив в себе человеческий облик, они будут лезть вперед, не считаясь с потерями, лишь бы насилие не касалось их самих.
Но в кармане у меня на случай нежданной атаки лежал кастет — верное средство усмирения зарвавшихся аристократов.