Выбрать главу

— Меж тем, мессир, прошел я мимо Архивов, — сказал Бернхотт напоследок. — А там все еще рыщут, бумаги из окон летят… Не могу понять — что ищут, зачем???

Зато я уже понял, что именно ищут в Архивах и почему — помимо желания завладеть Большой имперской печатью! — убили Сегерра и Диоса. Император оставил финальное завещание — видимо, противоречащее тому, что оставлял ранее, такое, что шло вразрез с планами Простых и Умеренных. И согласно этому завещанию он оставлял корону Санкструма не Хэфилфраю и не Мармедиону. Он оставлял корону, вероятно, принцу Варвесту — тому религиозному фанатику, что сидел сейчас в Адоре… И это был самый скверный выбор для Санкструма! Вопрос: что за партия его поддерживает? Ответ: черт его знает. Умеренные и Простые определились со своими фаворитами, Великие же почему-то ставят на меня. Очевидно, у Варвеста есть скрытые приверженцы, некая оппозиция внутри фракций… И — такое тоже может быть! — оппозиция могла завладеть этим завещанием… И главы фракций боятся, что истинное завещание будет оглашено на балу… Как тебе такое, Шерлок Холмс? А моя задача по восстановлению Санкструма при этом усложняется, ибо фанатик на троне — если он его все-таки займет! — вряд ли будет меня слушать…

Но все это — пока предположения. Ждем бала. Дальше — действуем по обстоятельствам.

* * *

Вечером — незадолго до прихода Атли и ухода Эвлетт — в ротонду явился живописец Валтор. Я ждал его и приветливо ему улыбнулся.

Он прижал к груди мольберт, застыв в дверях огромной глыбой:

— Ваше сиятельство!

— Заходите, Валтор, заходите!

На живописце был длинный, скорбный заплатами плащ.

Тут же, как только Валтор шагнул за порог, его скрутили двое самых могучих Алых. Он взревел раненным троллем, но Бришер приставил к его горлу палаш:

— Цыть, злыдня!

Брякнулся и раскрылся от удара мольберт, запрыгали по камню сухие грудки красок и кисти…

Малут слегка взрыкнул на шкафу, внимательно и с вызовом глядя на Валтора. Я встал и положил ладонь на кошачью холку и начал мягко массировать — за холку мамаша таскает новорожденных котят, и так же, массируя холку, легко успокоить взрослое животное: оно впадает в детство и успокаивается, когда пальцы оттягивают и массируют шкуру на загривке.

Ловкими движениями капитан наемников обшарил драные одежды живописца третьей категории. Вынул из-за халявы сапога три стилета. Из кармана плаща — кастет. Распахнул плащ и бросил на стол перевязь с двумя тяжелыми клинками и целым набором метательных ножиков. Стукнул живописца по груди:

— Под рубахой панцирь.

Валтор взвыл.

— Тише, — сказал я, — тише. Не кричите, друг мой. Как там поживает ваш наниматель?

Живописец рыкнул, вращая зенками:

— Как… ты… Кто донес? Как ты проведал?

— Котик, — сказал я, почесывая Шурику мохнатое ухо. — Он умеет читать мысли. Ну, ну, Валтор… Не смотрите таким взглядом. Вы не узнали малута, вы назвали его жирненьким, и предположили, что это некая заморская порода… А ведь все придворные — все, даже придворные третьей категории! — бывали в зоосаде, и все они знают, что порода эта называется «малут», и опасаются малутов, ибо эти коты действительно умеют убивать.

— Кхгм… — проронил Бришер несколько стыдливо. — Я тоже того, не знаю, что это за дивный бес… Не бывал я в зоосаде… да, не бывал. Мне там скучно! А кот и правда жирненький. Накуролесил он на берегу, конечно… Убийца!

— Вы, Бришер, исключение из правил. Так что же ваш наниматель, Валтор? В добром здравии поживает?

— Ренквист живой. Ты его пырнул в шею, но рана уже затягивается. А больше ничего тебе не скажу! Режь, кончай меня.

Вот как, сам выдал своего нанимателя. Я-то даже не предполагал, что это Ренквист.