— Нет. Он свихнутый. Но он платит.
— Я буду платить тоже. Мою плату вы знаете.
— А где гарантии?
— Мое слово порукой. А кроме того… я начну постепенно… — Едва не сказал «раскручивать». — Начну постепенно публиковать ваши рисунки в своей газете. Завтра же начну. Пока без вашего имени. Я подберу вам псевдоним. Нарисуйте сейчас два-три эскиза… Хм… пусть это будут обнаженные женщины, чьи волнующие прелести едва прикрыты легкой тканью…
Религиозные и нравственные традиции тут вполне соответствуют концу европейского Средневековья и началу Возрождения. И обнаженная натура Возрождения на тех картинах, что я видел в Варлойне, присутствует вполне. Но такие радости доступны лишь аристократом и богатому купечеству. А моя газета должна быть бесплатной — и бешено популярной. Поэтому введем традицию публиковать на последней страничке скромный и отнюдь не вульгарный рисунок нагой красотки… Таким образом, газета моя станет очень ценным предметом.
— А затем, Валтор — у меня еще есть немного времени! — мы с вами, по моим устным приметам — составим портрет упомянутого плута по имени Хват…
Валтор оказался прекрасным художником.
Глава сорок первая
Дела. Последующие полторы недели были заполнены бездной дел. Я мотался из Норатора в Варлойн и обратно, как челнок на ткацком станке.
За неделю в казармах скопилось уже больше тысячи ветеранов и дезертиров, всех требовалось расселить, вооружить, накормить, разбить на десятки, полусотни, сотни и полки. Бернхот и Бришер занимались этим вопросом. Брат Литон пропадал на казенном дворе. Налоги поступали крайне скудно. Имперские мытари — очевидно, контролируемые фракциями — не торопились привозить сборы, или привозили — но в карманы фракций. Но это дело требовало медленной, постепенной реформации. И я начну ее сразу, как получу в свои руки полноценную армию — хотя бы пять-шесть тысяч человек. Пока у меня была тысяча солдат и тысяча Алых, и фракции внезапно уяснили, что под их боком в Варлойне появилась не просто четвертая власть, а четвертая власть с реальной силой, с которой нужно считаться. Покушения на меня прекратились. Не выходили больше и порочащие статьи в газетах. Фракции затаились в преддверии летнего бала и позволяли — именно позволяли! — мне наращивать военное преимущество и совершать некоторые другие опасные глупости.
За неделю мы сумели отобрать для правительственных нужд десяток комнат, примыкающих к ротонде и вновь позвать под знамена нелегкой — но такой почетной! — государственной службы уволенных чиновников из списка Блоджетта. Старый секретарь лично вызвался ездить по домам особенно важных и нужных людей. Кроме того, я взял на работу в правительство двадцать секретарей из числа студентов Университета. Таким образом, старое и новое смешалось — чиновники обзавелись молодыми, яростными, честными студентами-секретарями с функциями контролеров, а студенты получили умудренных опытом наставников. Эта молодая и старая поросль стала ядром нового правительства.
Дела медленно раскачивались. Я наращивал их объем, используя для указов печати архканцлера и Коронного совета и иногда — для особенно важных указов — подсовывая бумагу с оттиском Большой имперской печати. Шутейник и Эвлетт положили начало министерству секретных операций. Пришлось прочитать им несколько лекций на темы шпионажа и смежных вещей, рассказать о работе Алана Пинкертона и Видока. Кое-что они поняли, хотя вопросы системного шпионажа и контршпионажа требовали постоянной доработки.
Дважды в числе прочей корреспонденции мне приносили эпистолы от властителя дэйрдринов. Первая звучала так:
«Великий прозрец уже в пути. Готовься!»
Вторая звучала так:
«Великий прозрец прибыл. Скоро вы встретитесь».
Напоминало это все дешевую попытку психологически на меня надавить, но с какой целью — не ясно. Я отправлял Алых на разведку под Норатор, но ни один разъезд не заметил дэйрдринов, хотя понятно было — в преддверии бала великий прозрец начал, скажем так, шевелиться, а значит, имеет к выборам императора свои интересы. Законсервированная армия религиозных фанатиков все еще находилась в Китране — в трехстах километрах от Норатора. Путь, который быстрым маршем, имея сменных лошадей, можно преодолеть за четверо суток…
Тем не менее, пока все было тихо.