Фотокопия этого важнейшего документа была получена, очевидно, от того же агента политической разведки. Соответствующие меры против происков японских шпионов и диверсантов на Кавказе были приняты, а после войны этот документ был использован советским обвинением на Токийском процессе.
Документы, которые цитировались выше, были предъявлены советским обвинением Токийскому международному трибуналу. Авторы этих документов, сидевшие на скамье подсудимых или вызванные в качестве свидетелей, признавали подлинность фотокопий, на которых были их подписи и личные печати. Вопросы адвокатов подсудимых и судей западных стран о том, как были добыты столь ценные свидетельства разведывательной и диверсионной деятельности, как правило, оставались без ответа. В лучшем случае выдавалась ложная версия, которую невозможно было проверить. Советская политическая разведка делала все, чтобы скрыть источники своей информированности. И после войны об этом не говорилось ни слова. Доступ к стенограммам заседаний трибунала в 50 — 70-е годы имели немногие историки, и они, как правило, не проявляли излишнего любопытства. И только после августа 1991-го в печати появилось сообщение, приоткрывающее завесу этой тайны. Журнал «Новое время» опубликовал статью, в которой, не указывая конкретных фамилий, сообщил о том, как действовал специальный отдел ОГПУ, осуществлявший наблюдение за сотрудниками японского посольства в Москве.
В середине 1920-х годов в недрах обширного ОГПУ начали создаваться структуры для наблюдения и проникновения в иностранные посольства в Москве. Создавались службы наружного наблюдения за иностранными дипломатами, и в первую очередь, за военными атташе и сотрудниками их аппарата. Агентура ОГПУ под видом обслуживающего персонала, слуг, учителей и особенно учительниц, конечно, молодых и привлекательных, внедрялась в иностранные посольства и миссии. Ничего нового и необычного в этой деятельности не было. Во всех крупнейших столицах мира иностранные посольства находились под «колпаком» контрразведки, и Москва не составляла исключения. Да и солидный опыт имелся. Еще перед Первой мировой войной российская военная контрразведка держала под наблюдением многочисленные посольства иностранных государств в Петербурге. И не только будущих противников в мировой войне, что было вполне естественно, но и союзников. В 1910 году удалось получить фотокопию доклада английского посла своему правительству. Так что опыт наблюдения и проникновения в иностранные посольства был, да и специалисты этого деликатного дела, очевидно, остались и могли дать соответствующие консультации.
Поэтому во второй половине 1920-х годов, когда начали «разрабатывать» сотрудников японского военного атташата в Москве, действовали по уже хорошо проверенной методике. Одному из помощников, а может быть, секретарей военного атташе, подставили молодую и красивую учительницу русского языка, конечно агента ОГПУ. Одновременно с уроками начались и развлечения: походы в рестораны, загородные прогулки, встречи на частных квартирах и т. д. Все эти «развлечения» фиксировались, и когда компромата набралось достаточно, то дипломата пригласили на беседу. В общем, в ОГПУ действовали по хорошо отработанной во многих странах методике.
Вербовка состоялась, и у ОГПУ появился ценнейший источник получения военной и военно-политической информации в японском посольстве в Москве. Все фотокопии документов, предъявленные на Токийском процессе советским обвинением, были получены по этому каналу информации. Источник оберегали очень тщательно. Даже после окончания Второй мировой войны были приняты все меры предосторожности, чтобы отвести малейшую угрозу разоблачения от этого человека, увести в сторону возможные попытки расследования со стороны американской разведки. По уставу Токийского трибунала, любой документ обвинения или защиты должен был иметь сертификат или удостоверение, подтверждающее источник, откуда этот документ был получен. И чтобы увести в сторону излишне любопытных, к докладу Хасимото о Кавказе была приложена справка. На бланке генштаба Красной Армии, снабженном соответствующими печатями и подписями, было сказано, что «документ в фотокопии был добыт советской военной разведкой в японском генштабе в 1935 году». Конечно, в 1935 году у Разведывательного управления не было в японском генштабе источников, способных получать фотокопии таких ценнейших документов.
План «Оцу»[1]
В столице Третьего рейха в кабинете министра иностранных дел на приеме находился посол островной империи в Германии генерал Осима. Аристократ из древнего самурайского рода, кадровый военный и профессиональный разведчик, бывший военный атташе, он был назначен на этот пост еще до начала войны. Во время беседы посол произнес одну фразу, которую педантичные немецкие дипломатические чиновники запротоколировали и сохранили в архиве министерства. После войны эту запись беседы обнаружили и представили Токийскому трибуналу в качестве доказательства обвинения. Осима заявил тогда Риббентропу: «… Одно неоспоримо, что уже 20 лет все планы генштаба разрабатываются для наступления на Россию и все снова направлено на это наступление».
Бывший ведущий сотрудник японского генштаба знал, конечно, много, и его словам в такой доверительной беседе можно было верить. Беседа происходила 18 апреля 1943 года. Значит, примерно с 1923 года, то есть сразу же после того, как японским войскам пришлось оставить Владивосток и убраться из Приморья, в генштабе начали планировать новую войну против своего северного соседа.
Уже в следующем году после эвакуации японских войск из Приморья в Токио начались совещания военно-политического руководства под председательством императора. На совещаниях вырабатывали новую внешнеполитическую стратегию действий на будущее. Были определены два главных направления японской экспансии — северное и южное. Южное (морское) направление предусматривало в перспективе войну с США за господство на Тихом океане. Северное (сухопутное) направление предусматривало в будущем захваты на азиатском материке и в перспективе войну с Советским Союзом для захвата северного Сахалина, Камчатки и в первую очередь Приморья и Приамурья. В соответствии с рекомендациями совещания у императора Генштаб начал разработку планов новой войны.
1
План «Оцу» — японский план нападения на СССР. План предусматривал использование территорий Кореи и Маньчжурии в качестве плацдарма для операций по захвату Советского Приморья. Как показал на Токийском процессе генерал-лейтенант Мияке, бывший начальник штаба Квантунской армии в 1928-1932 гг., «план операций, которые должны были привести к оккупации Маньчжурии, являлся одной из важнейших составных частей общего плана операций японских войск против СССР». В соответствии с планом «Оцу» намечалось нанести СССР два удара: первый — по направлению на Ворошиловск и Владивосток, второй — через Монгольскую Народную Республику в районе Читы. Строительство железных и шоссейных дорог, аэродромов и других военных объектов велось в точном соответствии с агрессивными замыслами.