Заскочив в первую же избу, предложил все это добро хозяйке. Обрадованная случаю, она дала мне за него большой кусок свинины. Сало я тут же засолил и уложил ломтиками в металлическую коробочку из-под монпансье. Мясо же попросил сварить, добавив лука и картофеля, и три дня прибегал пообедать. Только потом понял, что „побег“ в деревню, узнай о нем лейтенант Кракович, мог плохо кончиться для меня. Зато жив остался!
Заветную коробочку положил на свои нары в изголовье и каждый день съедал по кусочку сала. Надеялся, хватит надолго. Однажды лезу под „подушку“, а коробки нет. Видимо, кто-то подсмотрел и тоже решил поправить свое здоровье. В другое время посмеялся бы над этим, сейчас же меня охватило чувство досады и обиды.
В один из ненастных дней, когда снег валом валил, старшина построил нас и повел в Йошкар-Олу в городскую баню. Одежду с себя там отдали в жарилку. Выдали нам по крохотуленькому кусочку хозяйственного мыла, по две деревянных шайки воды на брата.
Какое же это блаженство — быть чистым и когда тебя не сосут паразиты! После бани будто на свет вновь народился. Старшина разрешил побродить по городу, познакомиться с достопримечательностями. Снег прекратился, и взору моему открылись уютные невысокие домики, обсаженные деревьями улицы. Но больше всего запомнилась закусочная в центре марийской столицы. Что-то оставалось на тарелках посетителей. Все объедки и огрызки шли в наше чрево. Это страшно, Валюша! Говорят, голод не тетка. Тут уж не до брезгливости, не до стыда. Завтрашние командиры и политработники вынужденно опускались на дно жизни.
Слышал, что на фронте и снабжение лучше, и активнее борются с нательными паразитами. И как это у нас до сих пор нет сыпного тифа?..»
«Сегодня, 25 декабря, радостный день. И не только потому, что ярко светит солнце. Меня вызвали в штаб полка, где решилась, наконец, моя судьба, и я теперь ближе к цели.
Комиссар полка, человек с сединой на висках, долго разглядывал мои „доспехи“ — изодранное в клочья, перепачканное сажей серое демисезонное пальто, основательно истоптанные лапти. Взгляд его был печальным, он стыдливо опустил глаза. Узнав, что я заканчивал исторический факультет, предложил:
— Может быть, определить вас на должность политрука в минометную батарею?
— Так ведь я — рядовой и необученный.
— Вы наверняка изучали военное дело в школе, в Осоавиахиме. Недостающие знания приобретете здесь. Меня прельщают два ваших качества: гуманитарное образование и опыт управления трудным контингентом, приобретенный во время тысячекилометрового пешего пути с уголовниками. К офицерскому званию представим, не проблема. А пока походите в звании замполита.
— Должность офицерская, а звание сержантское. Не представляю, как воспримут это в роте рядовые, да и командиры тоже.
— Силу придает должность, — развеял мои сомнения комиссар.
— Откровенно, я хотел бы побыстрее попасть на передовую.
— То, что я предлагаю вам, — прямая дорожка на фронт, — улыбнулся политработник.
Не уверен, Валюша, правильно ли я поступил, дав согласие. Не было у меня никогда стремления стать военным, а тут вдруг — политрук 1-й минометной батареи 1-го батальона 133-го запасного стрелкового полка! Задача? Готовить пополнение для фронта. Придется тянуть эту бурлацкую лямку до конца войны. А изгоним фашистов с нашей священной земли, займусь любимым делом — этнографией. И обязательно побываю у эскимосов на нашем Севере, у африканских зулусов, в племени ирокезов в Америке.
Наутро следующего дня, после приказа о моем назначении, я прошел санпропускник и баню, которые закончили строить в Сурках. Мне выдали бывшую в употреблении хлопчатобумажную армейскую форму, ботинки с обмотками. На гимнастерке и верхней куртке у меня красуются друг перед другом три зеленых треугольничка.
В землянке мне отвели спальное место в командирском отсеке.
Чтобы ты представляла себе мой новый „дом“, опишу его. Землянка на двести человек. От входа и почти до конца ее — „спальные места“ в два яруса. Матрацами служат маты, умело сплетенные из березовых прутьев. Подушка — котомка, с которой пришел. Одеяло — ватная куртка. При входе в землянку, слева, — каптерка старшины. Справа — чугунная печка, которую топит дневальный. На противоположном конце землянки — командирский отсек и огромный стол для занятий.
В первый же день пребывания я позволил себе убрать с дороги кем-то оставленное пустое ведро и тут же услышал окрик дневального:
— Товарищ политрук, не трогайте ведро! Старшина ругаться будет!
Пришлось подчиниться, поставить ведро на место, где стояло. Хотя оно и другим людям мешало. А что делать?..
Старшина Борис Куделин, это — всегда порядок и дисциплина в роте. Он давно мог бы стать офицером, но сколько ни предлагали ему, отказывался. За плечами двадцать лет сверхсрочной службы в армии. Тяготы военной службы его никогда не смущали. Да и другой жизни он просто не знал, не желал знать. Статный, красивый усач всегда чисто выбрит, подтянут. От пистолета „ТТ“ отказался. В качестве личного табельного оружия предпочитает наган. Рабочий день у него — круглые сутки.
В пять утра старшина объявляет подъем и, каким бы ни был мороз, выстраивает роту на площадке перед входом в землянку. Командует снять нижние рубашки и вывернуть их наизнанку. Подходит к каждому из двухсот бойцов и при свете фонаря лично осматривает их. Не дай Бог, если у кого обнаружится хотя бы гнида! Тут же в жарилку, в баню. И не смей прекословить! Потом зарядка, которую проводят взводные командиры, обтирание снегом, бритье. И тоже под его контролем.
Однако пятна встречаются и на солнце.
Одной из многочисленных моих обязанностей как политрука было еженедельное дежурство на пищеблоке полка. Это значит: присутствовать при закладке продуктов в Котлы, снимать пробу готовой пищи, выслушивать жалобы солдат, принимать меры к устранению безобразий. В иные дни, порой поесть было некогда. И тогда старшина приносил с кухни для себя и меня чай и котелок с перловой или гороховой кашей. Однажды я отказался от его услуг.
— Так ведь я из уважения к тебе, политрук, — удивился он.
— Спасибо, старшина, я так и понимаю. Но в котелке вместо положенных 27-ми аж добрых 100 граммов мяса!
— Ну так что? Или ты не стоишь того?
— Давайте договоримся. Нас всех постигла одна беда и лишения должны делиться поровну. Политрук будет есть в три горла, а два солдата зубами щелкать! Так не пойдет, товарищ старшина.
В последующем он приносил уже нормальную порцию. Показывал мне и свой котелок, хотя я не требовал этого:
— Видишь, и у меня столько же…
Другая „достопримечательность“, которую я хочу представить тебе, Валюша, — командир батареи Кракович. Да, да, тот самый лейтенант, который угрозой оружия понуждал больного и уже немолодого человека есть баланду. Вспомнила?
Молодой, симпатичный, он был взрывной по характеру и редко когда говорил спокойно. С подчиненными вел себя зазнайски и даже надменно. Словом ли, жестом, сам того не понимая, обижал людей. С начальством же вел себя заискивающе. А как-то после учебных стрельб из миномета сержант обратился к нему — „товарищ лейтенант…“. Не успел сказать, что хотел, как тот набросился на него:
— Какой я тебе лейтенант! Обращайся ко мне — товарищ старший лейтенант!
— Я вижу, у вас в петлицах два кубаря, — смутился сержант.
— Возвращайся в строй и обратись, как я требую! — приказал Кракович.
Сержант подчинился. Но потом между собой люди его называли — „страшный лейтенант“. Мимо такого поведения командира батареи, как политрук, я не мог пройти. Улучив момент, когда остались вдвоем, поинтересовался:
— Чем вызвано требование называть вас „старшим лейтенантом“, когда всем известно, что вы — лейтенант?
— На меня послали представление в Москву. Это тебе что, не основание? — Кракович уже закипал.
— Основание может быть одно — приказ Наркома обороны.
— Понятно. Ты хочешь сказать, что я — самозванец?