— Добро пожаловать, — сказал Наварра нарочно медленно, чтобы офицер понял его диалект. В сравнении со струившейся подобно флюиду, ласкавший слух речью алерона, его голос напоминал жесткую и шероховатую наждачную бумагу. — Мы готовы немедленно приступить к переговорам.
— Тем не менее, прежде вам все же следует осмотреть свои апартаменты. Мы приготовили лучшее, что могли найти неподалеку от резиденции Властителей Интеллекта Сада Войны. — Офицер издал прямо-таки соловьиную трель, отдавая какой-то приказ. Появилось несколько рабочих низшего класса. Они не соответствовали традиционному образу алерона, сложившемуся в сознании людей. Их одетые в черное тела были слишком массивны, черты их лиц чересчур грубы, волосы слишком коротки, мех почти совсем не блестел, и в них не было и частицы того врожденного неосознанного высокомерия, которое отличало высшие слои их общества. Однако, в них не было и раболепия, и они были вовсе не глупы. Миллион лет истории, единственной реальной переменой, в которой было подобное ледниковому сползание к все более и более унифицированному обществу, привели к тому, что сами алероны приспособились к осуществлению этого предназначения.
Если офицеров можно было сравнить с пантерой, а его солдат — со сторожевыми собаками, то эти были огромными горячими скакунами.
Играя отведенную роль помощника, Вадаж показал алеронам багаж делегации. Когда тщательная проверка была закончена, офицер что-то просвистел, воины окружили парламентеров и повели их через поле. Шли они вовсе не маршевым шагом, однако, все их движения были синхронными, словно у частей одного и того же организма. Лучи Авроры били в контактные линзы, защищавшие глаза алеронов от ее яркого света, и превращали их в рубины.
По мере того, как они шли, Хейм не переставал исподтишка стрелять глазами по сторонам. Других воинов почти нигде не было видно — во всяком случае, их было не много. Должно быть, некоторые заняты делами, выполняя те таинственные ритуалы, какими были для алеронов ниже пятого класса власти, общение, разговоры, спортивные игры и молитва. Остальные, вероятно, на дежурстве возле ракет или в воздушном патрулировании.
Кругом сновали рабочие и контролеры разгружая транспортеры, перенося металл из павильона плавильни и электрооборудование с завода в другое место, где оно устанавливалось на какое-нибудь орбитальное оружие. Их машины жужжали, лязгали, грохотали. Тем не менее, на взгляд, а вернее — на слух человека, тишина стояла ужасная. Ни криков, ни разговоров, ни шуток или ругательств: только время от времени — мелодичная команда, негромкое звучание записанной на пленку оркестровой музыки и мягкий топот тысячи ног.
Вадажа было не узнать, он оскалил зубы в какой-то непонятной усмешке и пробормотал по-французски Наварре что-то насчет патологической серьезности алеронов.
Хейм не мог поручиться наверняка, но ему показалось, что офицер бросил на Вадажа недоумевающий взгляд.
— Помолчите! — ответил Наварра.
«Однако, Вадаж, вероятно, прав, — подумал Хейм. — Юмор — это результат определенного внутреннего искажения. А для того великого единства, каким является душа алерона, это кажется невозможным, немыслимым в прямом смысле этого слова.
Кроме… да, делегаты, посланные на Землю, особенно адмирал Синби, проявляли некоторые признаки холодного остроумия. Но они принадлежали к самому высшему классу власти. Это предполагало отличие от остальных особей их вида, которые…»
Хейм отвлекся от этих размышлений и вновь вернулся к функции наблюдателя.
Наконец, они остановились возле сооружения в нескольких сотнях метров от края поля. Внешне оно ничем не отличалось от других таких же зданий с множеством изгибов, стоящих вокруг. Однако изнутри все явно было недавно убрано, стены покрыты пластиком, а на полу виднелись следы в тех местах где прежде находились клумбы для растений. Мебель, душевая, светильники земного типа, позаимствованные из брошенных новоевропейцами домов были расставлены с геометрической точностью, которая — как, безусловно, считали алероны — импонировала людям.
— Сюда, вам будут приносить пищу и питье, — пропел офицер. — Если вам захочется куда-нибудь пойти часовые стоящие у дверей вас проводят.
— Я не вижу коммуникатора, — сказал Наварра.
— Его здесь нет, дабы вы не вели секретных разговоров с обитателями леса. Ваши охранники будут передавать ваши сообщения в пределах лагеря.
Теперь мы должны открыть ваши емкости для вещей и осмотреть вашу одежду.
Трудно было понять, выражал или нет этот голос оскорбление, но Хейму показалось, что нет. Офицер просто констатировал факт.
— Очень хорошо, — сплюнул Наварра — Мы подчинимся против своей воли, и это вам еще зачтется в числе прочего после того, как Земля одержит над вами победу.
Алерон даже не потрудился ответить. Тем не менее обыск был до странного небрежным.
Никакой контрабанды обнаружить не удалось, поскольку оной не было вообще. Многие колонисты удивились, когда офицер сказал:
— Если вам будет угодно, мы сейчас же отправимся на поиски Властителей Интеллекта.
Основываясь на опыте своих прежних встреч с Алеронами, Хейм не был расположен к этому. Их высшие люди всегда проявляли большую гибкость, чем их земные партнеры. Имея за своими плечами столь негибкую цивилизацию, они могли себе это позволить.
— А… кто они такие? — спросил Наварра, проявляя признаки колебания и не зная, на что решиться.
— Они — имбиак планетарной и космической защиты, имеющие в своем подчинении главного инженера-оператора. Кроме того, им доверены хранилища информации и советов, — ответил офицер. — Вас устраивает? И соответствует или нет этому ваше собственное официальное положение?
— Я представляю здесь констебулярное правительство Новой Европы, сказал Наварра. — А эти люди — мои эксперты, — совершенно беспристрастно произнес он. — Но любое соглашение между нашими двумя сторонами, если оно будет достигнуто, должно быть ратифицировано нашими вышестоящими представительствами.
И вновь на женственном лице, неуместном на этом звероподобном теле, мелькнуло выражение, которое можно было принять за растерянность.
— Так вы идете? — прозвучал мелодичный вопрос.
— А почему бы и нет? — сказал Наварра. — Прошу вас, господа, возьмите с собой свои бумаги. — Щелкнув каблуками, он направился к выходу.
Хейм и Вадаж подошли к двери одновременно. Менестрель поклонился.
— Только после вас, мой дорогой Альфонс, — сказал он. Хейм поколебался, не желая вступать в игру. Но делать было не чего — этикет необходимо соблюдать. Поэтому склонив голову в ответном поклоне, он сказал:
— После вас, мой дорогой Гастон.
Их пререкания продолжались в течение нескольких секунд.
— Это какой-то ритуал? — спросил офицер.
— Один из наиболее древних. — Вадаж выскользнул наружу бок о бок с ним.
— Никогда прежде не замечал у вашей расы такой традиции, — произнес офицер.
— Ну что ж, если позволите, я расскажу… — Вадаж пустился в пространственные объяснения.
— Свое дело он делал как надо, — нехотя вынужден был признать Хейм.
Чтобы отделаться от мыслей о Вадаже, он стал смотреть прямо перед собой на здание, к которому они приближались. В отличие от остальных, оно поднималось вверх одной высокой кривой, на вершине которой виднелся символ, похожий на древне-китайскую идеограмму. Стены были бронзовые, но не гладкие, а изображенные множествами микроскопических канавок, от чего все здание словно бы шевелилось, изумительно переливаясь всеми цветами радуги. Теперь Хейм понял, что музыка, которую они слышали на поле космопорта, передавалась отсюда в диапазоне неизвестном людям.