– Прекрасный идеал, тот, что у В.К., – без нужды добавила Сара.
– Какой?
– Дать Кашмиру и Пенджабу отделиться...
– Что тогда будет с его поганым героином? – выпалила Роз, тут же разозлившись на себя.
Все равно что завести речь о скотобойнях на званом обеде перед шокированными гостями, опустившими глаза на украшенную травами и соусами баранину или говядину и кажущиеся безобидными лезвия ножей. Однажды она так сделала. Хайд смеялся, но обед был испорчен, и, хотя хозяйка согласно поддакивала, больше их не приглашали. На этот раз она не просто опозорилась за столом, а, возможно, ускорила свою безвременную кончину.
– Что ты можешь об этом знать?
– Достаточно, – разозлилась она. – Он убивает людей или заставляет других это делать. Ради своих идеалов!
– Ему иногда приходится идти на это ради общего блага!..
Сара взглянула на столик и его содержимое, по которому по-прежнему ползало похожее на желудь деревянное насекомое. Промелькнули огни каких-то строений.
– Ты же не можешь поручиться, что он не убьет Хайда. – И снова вопреки здравому смыслу: – Не можешь гарантировать, что меня не убьют. Только на сей раз это будет происходить не где-то далеко. Тебе придется смотреть, как меня будут забирать...
Сара затрясла головой.
– Нет...
– Кто этот малый в кремовом костюме?
– Что?
– Малый в кремовом костюме. Тот самый, который это сделает или доставит меня туда, где это сделают. По крайней мере, сможешь помахать мне на прощание рукой!
– Послушай, – возразила Сара, всем своим видом, за исключением предательски блеснувших глаз, показывая, что не придает значения словам Роз, – ты знаешь, что происходит в Кашмире. Это тянется годами. Неужели ты хочешь, чтобы становилось все хуже и хуже? Хочешь? И так повсюду – проклятая религия – со времен раздела страны! И не обманывайся: если поможешь свалить В.К., станет еще хуже! Он, черт возьми, единственная надежда для этой проклятой чудесной страны! – Холодными длинными пальцами лихорадочно схватила руку Роз. – Роз, пожалуйста... ты не можешь просто так отдать кому-то эти штуки... ну пожалуйста!
Молчание, нарушаемое только шумом поезда. Стук колес на стыках, легкое замедление на некрутом подъеме.
Наконец Роз нарушила молчание.
– Не могу же я просто так взять и забыть о Хайде. Уйти и не думать о нем. – Решительно выпрямилась. – Не могу взять пистолет и застрелить тебя, Сара. Но и не собираюсь отдавать тебе пленки и кассеты. По доброй воле. Так что решай, что делать.
В уголке рта Сары капелька слюны, которую никак не мог слизнуть бегающий по губам кончик языка. В беспокойно бегающих глазах отражалась внутренняя борьба. Роз, замолчав, как бы заново услышала перестук колес, увидела купе, хрупкую дверь, в которую должны постучать. Скоро. Все к чертям испортила. Сидящую напротив женщину больше пленила мечта мужчины, чем он сам. Она грезила наяву. И была опасна всякому, кто угрожал взлелеянным ею идеалам, обретенным на склоне лет и потому ставшим еще дороже.
Сара не отдаст их ни ради Хайда, ни ради нее самой...
Пракеш Шармар смотрел телевизионное интервью Сингха, их министра финансов. Один из работающих на них обозревателей записал, чтобы Пракеш и В.К. – если В.К. даст себе труд взглянуть – могли судить об уровне выступления. Сингх говорил со знанием дела, доходчиво и увлеченно. Передача получилась и повлияет на образованные круги... "За три года рупия станет полностью конвертируемой... будет ускорена приватизация государственного имущества... создан новый климат для отмены государственного контроля". ...исключительно для культурных и деловых кругов, подтвердил Пракеш. Но необходимо. Дает Конгрессу реальную власть; создается впечатление, что в экономике – а результаты неважные – намечается подъем... иностранные капиталовложения, наши переговоры с МВФ – в широкомасштабные совместные предприятия вовлечены и "ИБМ", и "Форд", и "БМВ", и "Шелл"... "сократим подоходный налог и налог на корпорации, снизим учетную ставку... коренным образом пересмотрим банковскую систему... правительство Конгресса уже начало значительную часть этой работы..."
– Да, превосходно. Поздравьте министра, – негромко произнес Шармар.
Оставив обозревателя, отошел от экрана к обращенному в сторону Коннот-плейс и правительственных зданий окну.
Да, действительно превосходно. Пустил пыль в глаза городским деловым кругам, даже угодил фермерам побогаче, понравится образованным. Ответственно, разумно, в светском духе, как нечто из следующего столетия... но вот Мехта и его проклятые фундаменталисты с их смехотворным Паломничеством во имя Единства пускает пыль в глаза на селе, производя впечатление на крестьян, бедняков, индусов! А без села не победить.
В город просачивался рассвет, высвечивая в дальнем конце Раджпатха контуры "Ворот Индии". Вдоль всех пешеходных панелей ряды уличных фонарей в эдвардианском стиле, по виду таких британских. И пародийные колонны и купола храмов, англо-индийские символы могущества. Все, что поставлено на карту, находилось там. У "Ворот Индии"... проголосуют ли за прошлое или же за будущее? Он встряхнул головой. Такие туманные размышления больше подходили В.К.
Отвернулся от окна. Негоже выглядеть погруженным в тяжелые раздумья. Время поговорить с Рао. Уже позвонил кому надо в Исламабад, договорился о привлечении к операции подразделений пакистанской армии. Им предстоит – как ни смешно – заняться розыском бежавших контрабандистов, переправлявших наркотики, к тому же, возможно, террористов. Сотрудничество – еще одна черта будущего... этому малому, Хайду, нельзя позволить лишить их будущего с помощью нескольких фотографий и подслушанных разговоров! Стиснул кулак. Словно обручем сжимало виски. Подошел помощник с переданной по факсу подборкой вырезок из утренних выпусков региональных газет. Отмахнулся, дав понять, что смотреть не будет. Взглянул на часы – есть несколько минут. Через десять минут В.К. появится в утренней программе из кишащей нищими и бездомными Калькутты. Будет обещать им будущее. Нужно вернуться к началу, чтобы помощники и партийные функционеры могли видеть его реакцию.
Никто не добьется успеха на выборах, если не привлечет на свою сторону село, крестьян. Мехта с его проклятым паломничеством! Болела голова. Закрыв за собой дверь, длинными пальцами стал массировать виски. Нужно поговорить с Рао. Чтобы подкрепить свою уверенность, ему во что бы то ни стало требовался этот разговор с разведчиком. Нужно безотлагательно завершить дело, изловить их и убрать сегодня же.
Сара заманила ту женщину в свое купе. По крайней мере, это в надежных руках, поскольку за обеими присматривают. Снова посмотрел на часы. Через несколько часов экспресс из Джамму прибудет в Дели, где его люди будут готовы отправить ее в небытие, как только она, ничего не подозревая, ступит на платформу. Сара окупит часть долга семейству Шармаров. Принимать в постели В.К. – это еще недостаточная благодарность за все, чем она была им обязана.
– Дайте полковника Рао, – обратился он к сидевшему за пультом связи офицеру разведки. Как бы читая мысли, офицер, щелкая переключателями, уже настраивал аппаратуру.
Рао теперь уже, должно быть, в Пакистане. Охота, похоже, началась... и снова нет уверенности. Проклятье – и всего-то двое, причем один болен, изнурен допросами!
Рассвет постепенно высветил камень "Ворот Индии", ставших заметнее поблекших неоновых огней и света фар проезжавших близ Коннот-плейс ранних машин. Ротонда, северный и южный блоки правительственных зданий, все в дальнем конце Раджпатха, если смотреть с этой стороны, стали самыми реальными ориентирами просыпающегося города.
Уже два часа как рассвело. Каракорумская автострада позволила нагнать время. На рассвете по краям дороги восточнее Чиласа стали встречаться высеченные на скалах изображения. Сам городишко унылый, затянут дымом очагов. Наскальные изображения за городом. Буддистский монах, воскуривающий фимиам, паломник с кувшином... бодхисатва, отдающий свою плоть на растерзание львицы со львятами. Позже, при почти дневном свете, фигура внушающего спокойствие Будды у Колеса Закона. Под Талпанским мостом мощные бурые воды Инда. С поворачивающей на север, к Гилгиту, дороги массив Нанта-Парбат казался ближе, чем когда-либо. Его грозные очертания, сверкающая между мчащихся темных облаков покрытая льдом вершина преследовали Хайда, давили его, куда бы он ни подался. Никакого ощущения, что ты далеко, что побег удался.