"...задержка... незначительная... приносим извинения за неудобства... всего несколько минут..."
Роз, уже освоившаяся в кабине, привыкшая к приглушенному свету, сбросившая с плеч груз тревог, опустошенная, была, скорее, озадачена, чем встревожена. Четверть восьмого.
К фюзеляжу "Боинга", поднимаясь на ходу, подкатил управляемый сикхом в тюрбане и белой рубашке пассажирский трап. Сзади черный лимузин со слепыми стеклами. Позади Роз открылась дверь салона, и внутрь, соперничая с кондиционером, ворвался теплый ночной воздух. Она повернула голову – просто из любопытства. Какая-нибудь опоздавшая важная шишка из местных... могли задержать вылет из-за дипломата или финансового туза. Остальные пассажиры первого класса, довольные задержкой, весело улыбались, предвкушая увидеть, кто там, запыхавшийся, вспотевший, взбежав по ступенькам, с виноватым видом появится в дверях.
У ступенек двое, третий, видимо, давая последние указания, взмахом рук торопит в самолет. Двое кивают, потом спешат вверх по ступенькам. Почти без багажа – чемоданов нет, на двоих один небольшой портфель. Французская бортпроводница встречает почтительным ободряющим взглядом – правда, ни один из них совсем не выглядит смущенным – и указывает на два места напротив Роз, по ту сторону прохода. Дверь закрылась, трап и лимузин тут же скрылись за хвостом самолета.
Отвернувшись от окна, стала устраиваться поудобнее, захлопнула лежащую на коленях, книгу, придержала бокал с шампанским, затрясшийся от движения самолета... и тут заметила, что новые пассажиры внимательно ее изучают. Двое стройных молодых индийцев в хорошо пошитых костюмах, почти не обращающих внимания на любопытные взгляды остальных пассажиров. Они смотрели на нее, как будто тщательно сравнивая ее лицо с фотографией, которую им приказали запомнить. Опознают.
Когда самолет выкатил на взлетную полосу и в иллюминаторе появились теперь далекие здания аэровокзала, они, казалось, остались удовлетворены. Один снял пиджак, и снова застегнул привязной ремень.
Теперь они не сомневались. Самолет тот самой... и она на борту. Летят с ней...
Последний луч света на самой высокой вершине погас, словно выключили лампочку, – сразу полная темнота. Тут же вспыхнули фары, как будто не от его руки, а сам "лендровер" среагировал на темноту. Тонкий снежный покров больше не отражал достаточно света, чтобы можно было ехать дальше, определяя направление по снегопаду. Хайд взглянул на Касса. Тот дремал, оглушенный болеутоляющим: боль в сломанных ребрах была невыносимой. Хайд понимал, что Касс чувствует себя, как чувствуют некоторое время спустя после страшной катастрофы. Подключенный к аккумулятору кассетник издавал монотонные звуки, пытаясь пробиться до сознания Касса, находящегося будто в состоянии мозговой комы. "Не уходи, Рене"... "Какой чудесный мир"... Записи хитов шестидесятых и семидесятых годов, кажется, до него не доходили.
Касс отгородился от будущего, потому что оно пугало его, неумолимо надвигаясь сквозь ветровое стекло... частично из-за того, что он дальше не мог... А частично просто от изнеможения и растерянности. Не бери пассажиров, всегда говорили ему. Пиратская кассета, купленная на делийской улочке, когда он наблюдал за домом Лала, безнадежно плоха. Сквозь шипение и треск доносилась "Двадцать четыре часа от Талсы". Касс, возможно, предпочел бы Брамса или мелодии индийских par, но ни того, ни другого не было...
...да и самому надоело. Выключил магнитофон, и в машине сразу воцарилась гнетущая тишина. Потом слух стал улавливать надрывное завывание мотора, скрип рессор, шуршание дворников, счищающих поваливший снег. По его предположениям, они в лучшем случае находились в получасе езды от Чаторханда, расположенного в долине Ишкумана. Тянущаяся вдоль реки дорога доступна только машинам с четырьмя ведущими, пешеходам да запряженным ишаками повозкам. Над дорогой нависли деревья. Машина сотрясалась под непрерывными порывами ветра. Касс, казалось, загипнотизировал себя, оставаясь в забытье... ладно, приятель, твое время впереди...
Рядом с дорогой огромным черным стеклом раскинулось озеро. В одном месте от черного зеркала удирала, прячась, узкая извилистая речушка. Сквозь снежное месиво и мерзлую осоку фары высвечивали одинокие, печально согнувшиеся деревья. Хайд смотрел на почти скрывшуюся под снегом дорогу. Глаза привыкли к свету фар, хотя он с неменьшими опасениями помнил о их предательском блеске, чем в момент, когда их включал. В гаснущем свете дня он видел, как вертолеты, спускаясь к склонам гор, высокогорным лугам и берегам рек, каждый раз, прежде чем взмыть вверх, оставляли несколько крошечных фигурок. Начиная от Сингала, вдоль дороги на Гакуч. Потом он повернул на север, путь более опасный и поэтому непредвиденный. Почти час в небе было чисто, потом в высоте возникла точка, за ней другая... устремляющиеся вниз, зависающие, откладывающие маленькие черные яйца и вновь удаляющиеся прочь. Он определенно знал, что впереди них находятся войска... и позади войска. На единственной дороге будут завалы, на той самой, которая в Чиллинджи, все еще на территории Пакистана, сужается до пешеходной тропы.
Справа под рукой, как вторая рукоятка тормоза, автомат. За поясом пистолет, второй в кармане парки, в которую Патрик был вынужден облачиться из-за резко упавшей температуры.
Подобно насмешливой улыбке, над горами выплыла луна. Выключив свет, затормозил машину. Колеса, заскрипев покрышками, пошли юзом – к востоку от Гакуча менял задний лопнувший скат. Снегопад усиливался. Открыв дверцу, вылез из машины. Мрачно скрипнули башмаки. Посмотрел под ноги. На носках белеет снег. Пар изо рта моментально уносит ветром. Сразу онемели щеки. Позади в машине дремлет Касс. Пока что механическая и электрическая части машины не подводят. Бензина тоже хватит – что на исходе, так это время и дорога. Потер перчатками закоченевшее лицо, как будто стирая огорчения. От холода звенит в ушах. В ночи никаких других звуков. За одним из поворотов, или за следующим, или еще за одним ждет патруль озябших, уставших от ожидания, подозрительных солдат – вот и все. Стоп. Дальше некуда.
Со злостью пнул ногой переднее колесо. Проклятье!
Промозглая духота "лендровера", навязанное присутствие Касса, гнетущее бремя ожидания ближайшего будущего – все вызывало ощущение, какое испытываешь после семейной ссоры с нелюбимой половиной. Его трясло от беспомощности, безвыходности. Продолжал тереть лицо, но это не помогало найти выход из созданного воображением замкнутого круга. Как бы стараясь разозлить ненавистного соседа, саданулся спиной о дверцу машины. В кронах сосен тяжело вздыхал ветер. Черная холодная поверхность озера морщилась, как шкура древнего животного. Потрескивала осока.
Где-то впереди через несколько часов этому придет конец. Не этому – ему. На этот раз все по-другому, слишком по-другому, чтобы выжить. Даже Афганистан стал другим; по крайней мере, не таким, каким он его помнил. У него ни разрешения, ни официального положения. Заблудился в коридорах власти, получил временную работенку, ни тебе уважения, ни надежной поддержки. И нет никого, даже Роз, кто знает, где он. И с ним пассажир, которого придется бросить, когда весь вопрос в том, как этого избежать.
Уныло открыл дверцу "лендровера". Касс, стряхнув дремоту, обратил к Хайду бледное, лишенное выражения, изможденное лицо. Кровоподтеки, черные мерцающие дыры глаз.
– Ты в порядке? – спросил он.
Хайд, встряхнув головой, прочистил горло.
– Что надумал?
Касс обхватил руками в перчатках живот, словно у него сильное расстройство. Голова упала на грудь, в остывшей машине от дыхания запотело переднее стекло. В волосах Хайда таял снег, стекая ледяными струйками за уши и на шею. Снег залепил стекло, озера не видно. Он вдруг увидел, как много навалило снега за те несколько минут, что он находился снаружи.
– Я... я попытаюсь, – безнадежно произнес Касс.
– Еще как получится, – начал Хайд и более мягко добавил: – Уверен. Только не волнуйся.
Запустил мотор и потянулся к выключателю фар.