— Я не знаю суть операции, — тихо сказал Мудрый. — Путать меня не надо, — добавил он вяло. — Я давно пуганый — еще Советами, когда в тридцать девятом срочно оставил в первый раз наш славный Львов. И позже…
— Биографию вашу знаем, — кивнул Боркун. — И пугать не собираюсь. Но рекомендую настоятельно: не переосторожничайте. Я позвал вас, чтобы посоветоваться, хотя мог бы просто приказать.
Конечно, мог бы. Но толку от такого приказа было бы чуть.
Людей знает только он, Мудрый. Можно подобрать такого кандидата, что и кордон перейдет, и на «землях» осядет, а операцию провалит, потому что умеет только одно — на спуск автомата нажимать А тут работа предстоит тонкая…
Официант опять вертится у стола, неймется ему. Ишь, глаз не поднимает, такой равнодушный к разговору, что сразу видно — старается хоть слово поймать. Нет, рестораны эти не место для деловых разговоров. Он, Мудрый, предпочитает по старинке: проверенная квартира, парочка верных хлопцев в передней. И все-таки не Боркуна это затея — точнее, не только его. Что же, надо помочь: когда идет крупная игра, перепадает и крупье.
— Хорошо. Я вам дам такого человека. Но только после того, как узнаю, что ему предстоит. И второе: я должен знать, кто еще, кроме нас с вами, заинтересован в успехе операции.
— Это деловой разговор. Условия принимаются. Суть операции в следующем… Да не вертитесь вы, бога ради, официант — наш человек…
Разговор этот резко повлиял на судьбы нескольких людей.
Еще не представляла, что ей предстоит, Злата Гуляйвитер — «ученица» Мудрого и племянница редактора недавно созданной националистической газетенки «Зоря» Левка Макивчука.
Строила планы на летние каникулы учительница из небольшого украинского городка Олеся Николаевна Чайка — только несколько человек знали, что была в не очень далеком прошлом Леся Чайка курьером бандитского подполья.
По случайному совпадению в этот же день за сотни километров от Мюнхена, в одной из западных областей УССР, старший лейтенант госбезопасности Малеванный загнал остатки сотни Буй-Тура (он же Ластивка, он же Орлик) в глухое урочище и готовился к атаке…
Глава IV
Буй-Тур понимал, что из этого оврага ему не выбраться. От сотни остались рожки да ножки: сперва нарвались на засаду, потом сотню пощипали «ястребки», и, наконец, в нее вцепился со своей группой этот чекист Малеванный. Отчаянное упорство Малеванного известно всем лесовикам, от него не уйти.
Тянулись пятые сутки, как их свинцом гнали по бескрайнему лесу. И негде отсидеться — на хуторах тоже наверняка предупреждены и встретят сотню огнем. Была думка — оторваться от погони и уйти в самую глушь, где и бог не увидит, и черт не достанет. Но разве оторвешься от Малеванного? Идет след в след, огнем пропалывает сотню, осталось уже пятнадцать стрельцов. А у Малеванного, судя по огню, четыре «дегтяря», и на каждом хуторе к нему то один, то два «ястребка» подсоединяются — всем хочется поскорее покончить с ним, Буй-Туром.
Звонко ударил выстрел, и тут же в ответ ему — пулеметная очередь. Трескучая, будто палкой по штакетнику провели.
Буй-Тур склонился над картой. Прижал все-таки его Малеванный, вцепился в хвост, будто шулика[9]. За спиной — болото, через него узенькая топкая стежка, известная только охотникам. И конечно, Малеванному, не такой он дурак, чтобы не знать эту тропу, проводники у него из местных. Справа, километрах в пяти, село. Большое село, через него не прорваться. Да и не выберешься из оврага — хлопцы Малеванного обложили остатки сотни с трех сторон, стерегут каждое движение.
А солнце выперлось на горизонт, будто и не думает садиться. До спасительной темноты часа четыре: вполне достаточно, чтобы Малеванный положил в овраге всех пятнадцать.
Ясно было Буй-Туру, что отсюда никуда не уйдешь. Пришло время казаку сложить голову. Погулял — и хватит, смерть не перехитришь.
Его люди, лихие в налетах на беззащитные села, внезапных и жестоких, как удар ножом, в обороне не выдержат, побегут. А куда бежать? В болото… Не от пули погибнут, так в трясине утонут.
Буй-Тур прислушался: Малеванный недалеко, даже слышны команды. В полуденном лесу голоса далеко разносятся, и сосны вторят им приглушенным эхом. Позвал сотник адъютанта, которого все звали Щупаком. Пожалуй, один Буй-Тур и знал его настоящее имя — Степан Рымар, бывший студент Львовской политехники.
— Что будем делать, Степане?
Щупак, удивленный необычным обращением — давно никто не звал его по имени, все «друже Щупак» да «друже Щупак», — глянул на сотника.