Ну и что из того, что скрыл от краевого провода свою борьбу с немцами? Знал: по головке не погладят, расстреляют, как сам застрелил боевика, позарившегося на крестьянское добро. Неправомерное сравнение? В пламени войны многое сгорело, и немало было такого, что лучше забыть.
А теперь полковник называет его Марком Ивановичем… Сотник Буй-Тур он, вот кто! Марком Ивановичем был бы, если б шел другой стежкой, не лесной, освещенной злыми пожарами.
— Чем же я могу помочь вам, друже полковник?
— Гражданин полковник, — поправил Коломиец. — Ваше обращение мне, советскому офицеру, не по душе.
— Почему же?
— Запятнали ваши соратнички хорошее слово кровью.
Что так, то так. Знал Буй-Тур проводников, чотовых, сотников, куренных, выжигавших села, выбивавших целые семьи. Видел и думал: путь к победе — через кровь и смерть. Победой обновится земля, и забудут люди горе, простят злобу, потому что примирят их светлые идеалы.
Буй-Туру показали кадры кинохроники: колхоз на месте сожженного в сорок четвертом бандеровцами села. Хорошее, сильное хозяйство, добротные хаты, детвора в школе, клуб и за околицей — жито в рост человека.
Одни сожгли — другие отстроили…
И жену, Марийку, допустили чекисты на свидание. С сынком. Пришли в слезах — не ждали, что он объявится. Марийка работает медсестрой — закончила какие-то курсы. А Буй-Туру еще два года назад сообщили из провода, что замучены жена его и сын чекистами за связь с УПА — слава, мол, героям…
— Я сама пошла тогда до Советов и попросила: отправьте меня куда-нибудь отсюда, потому что не дадут жизни бандеры, вызнали, чья я дружина, топчут стежку по ночам. А мне сына надо растить, твоего сына, Марко. На следующую осень уже и в школу пойдет…
…А сообщали свои — закатувалы дружыну й сына чекисты…
Буй-Тур не чувствовал вражды к полковнику Коломийцу. Степенный и рассудительный мужчина — такому бы в школе учительствовать. Учитель, по мнению Буй-Тура, — первый человек на земле: от него и добро и зло, чему научит хлопчиков, такими они и будут. И когда в одном из сел хотели хлопцы пристрелить старика учителя — уже и к школьной стенке повели, — лично измордовал канчуком охочих до расправы.
Коломиец возится с ним уже который день и ни разу не крикнул, голос не повысил. А мог бы скоренько следствие провести — не отпирался сотник, не петлял, как перепуганный заяц, рассказал всем, что знал. Только и оставалось, что подшить его показания к «делу» — и в суд.
Полковник разрешил давать ему книги и газеты. И занялся Буй-Тур работой, от которой за последние лесные годы совсем отвык, — чтением. Особенно ждал «Радянську Украину», газету из Киева. Виделся ему за газетными строчками новый мир — огромный, непознанный. Тот мир, против которого он автомат поднял. Мир, выбивший навсегда из его рук оружие. Суда которого он теперь ждет.
Коломиец видел, какую мучительную борьбу ведет со своим прошлым бывший сотник, хотя и казалось Буй-Туру, что его боль скрыта от всех. Полковник, возвращая Буй-Тура на допросах в его прошлое, давал возможность еще раз пройти уже пройденное, взглянуть на минувшую жизнь по-новому, другими глазами.
Первые дни Буй-Тур просил: «Расстреляйте поскорее!» Потом замолчал. Задумался. Шли дни, и однажды обернулись его размышления сотней вопросов: отчего да почему? Не приходилось сомневаться: искренне пытался понять Буй-Тур, что же происходит, почему отвернулись люди от таких, как он, прокляли и имена их, и дело.
Политическая безграмотность этого взрослого человека поразила бы неопытного. Но не Коломийца. Полковник знал, как тщательно ограждаются бандеровские «лыцари» от любых соприкосновений с новой жизнью. Смерть грозила каждому, кого подозревали в том, что он как-то связан с сельчанами, встретился, пусть и случайно, с кем-то из знакомых, с симпатией относящихся к Советской власти.
Только с ножом и автоматом, только с факелом шли в села бандеровцы.
И Коломиец давал сотнику время подумать, взвесить, прикинуть.
— Вербуете в свою веру? — спросил как-то Буй-Тур.
— А в нашей вере уже больше двухсот миллионов, — ответил полковник. — В нашу веру вербовать, силой загонять не надо…
«Так оно и есть», — подумал Буй-Тур.
Он обычно разговаривал с полковником осторожно, опасаясь хитроумных ловушек и козней, потому что, по словам референтов СБ из краевого провода, были на них чекисты великие мастера.