Майяри досадливо, но без осуждения поморщилась. Ей было невыносимо жаль хайрена Узээриша. Точнее теперь уже хайнеса. А ещё её глодал маленький червячок вины: она помнила, что господин Иерхарид задержался, чтобы вышвырнуть за ворота её саму и Лирку. И сердце её тоскливо сжималось от отчаяния, так уж хотелось, чтобы добрый и ласковый хайнес всё же выжил. Она сама его не видела, к нему в комнату не пускали никого, кроме господина Шереха, молодого хайнеса и лекарей. Ещё госпожа Жадала могла пройти: остановить её хватало духа не у всякого охранника. Но слышала, что пострадал господин Иерхарид очень и очень сильно. Звери, название которым так и не нашли, успели вцепиться в него зубами до того, как потолок рухнул. Потянули его к центру помещения, где их держали пленниками, а потом всё от взрыва валиться начало. Уже и камнями поломало. Лекарей одно радовало: голова была почти цела. Повезло, что звери к центру тянули, там как раз потолок удержался. Но вот очнётся ли?
Господин Шерех на этот вопрос не ответил. Только мягко улыбнулся и погладил по голове, как своих внуков маленьких гладил (Майяри видела в окно). А Ранхашу она такими вопросами не досаждала. Спросить у кого-то ещё не рискнула. И вообще боялась говорить о жизни и смерти господина Иерхарида. Особенно после того, как однажды ночью услышала глухой вой и рыдания.
Ранхаш опять заседал на собрании сыскарей, которые теперь проводились в маленьком гостевом домике в парке, и Майяри, выбравшись из-под бока господина Шидая, потопала к двери. За ней тенью последовал Казар – их сиделка, – и они оба осторожно выглянули в коридор.
Майяри поёжилась. Даже сейчас, при ярком свете солнца и в окружении жизнеутверждающего детского смеха, было мучительно страшно и больно вспоминать.
На полу перед дверью в комнату, где лежал господин Иерхарид, в одних портках сидел Узээриш. Он глухо, сдерживаясь, выл и рыдал, располосовывая пол и дверь когтями. Невыносимая боль сжирала его, корёжила, разливалась и заставляла испуганно отшатываться всех, кто её видел.
Майяри ни разу не приходилось видеть господина Узээриша хотя бы немного опечаленным, и такое безумное горе, неподдельное отчаяние из-за смерти отца ранило её очень сильно.
Она теперь каждую ночь лежала и прислушивалась, не донесётся ли сквозь стены вой.
– Эй, Майяри, – Мадиш пощёлкал перед её лицом пальцами. – Вынырни из пучин своего могучего разума и насладись, наконец, свежим воздухом и прекрасной погодой.
Майяри недовольно зыркнула на него.
Парни всю неделю пытались вытащить подруг на прогулку, но удалось это только сегодня. Нашли в парке среди елей и кустов крохотный пятачок свободной земли, куда не забегала детвора, поставили там скамейку – роскошную, блестящую от лака и с витыми чугунными ножками и подлокотниками (Майяри такую в парке Вотых из окна не видела) – и назвали облюбованное местечко «Последним бандитским оплотом». Девушки и Эдар заняли скамейку, Лирой растянулся на молоденькой травке, а Мадиш, сияя улыбкой, сидел на земле, свернув ноги кренделем.
– Я для кого рассказываю? – Мадиш возмущённо приподнял брови, строго осмотрел подруг и вновь, в который уже раз замер, глядя на Лирку. – Нет, я так не могу! – и, закрыв лицо ладонями, опять расхохотался.
Майяри мстительно прищурила глаза.
Главной темой сегодняшних «бандитских» обсуждений были их с Лиркой наряды. Госпожа Жадала постаралась. Нет, она хотела как лучше, но когда в доме столько народа, все требуют внимания, внуки, правнуки… Времени на выборы особо-то и нет. По комнатам Майяри вполне спокойно разгуливала в нижней рубашке и одеяле вместо плаща, а Лирка лишь вчера первый раз обернулась в двуногую ипостась. И когда встал вопрос о прогулке, им начали спешно искать одежду, с которой в доме старого консера проблем не было: дети, внуки, правнуки и хорошие знакомые всегда что-то оставляли в гардеробных. Нужно было только порыться в ворохе тряпок. Двум «юным девочкам, которые пережили такой ужас», определённо нужно было найти что-то совсем красивое.