Поблагодарив хозяина, Печкин вышел. Он понимал, что бродить по сапожникам глупо. Сапоги и туфли, сшитые из ворованной кожи, продают через вторые, третьи руки. «Ладно, — утешил он себя, направляясь к такси, — кончик ниточки от Губина есть. Теперь надо найти ниточку от завода к Губину».
Шофер его не расспрашивал. Несмотря на словоохотливость, парень все-таки разбирался, о чем можно говорить, о чем нельзя.
На другой день Печкин побывал на «Красном кожевнике». Вместе с собаководом, работником заводской охраны, долго ходил по цехам, присматривался.
— Псы твои сейчас на цепи? — спросил Казарина оперуполномоченный.
— На проволоке бегают. На ночь спускаю.
Высокий, худощавый, с военной выправкой, собаковод был сдержан, показывал свое хозяйство спокойно, с достоинством.
Забор поверху опутан ржавой металлической колючкой. Овчарки предупреждающе рычат, собирая в гармошку черные клеенчатые носы. Острые клыки не вызывают желания познакомиться с ними поближе.
Этот путь для вора явно исключался. Оставалась проходная. Но через нее много не вынесешь. Кроме того, помимо вахтера, там почти всегда сидел Казарин. Машины с готовой обувью, зная о хищениях, самолично проверял начальник охраны.
— Как вы думаете, — Печкин чуть приотстал, закуривая, — каким образом можно вынести кожу с завода?
Казарин виновато улыбнулся, пожал плечами.
— Если б знать, Михаил Прохорович! Собаки к забору не подпустят, тут я ручаюсь. А проходная, сами видели… Одна надежда на вас, а мы уж с ног сбились. Просто ума не приложу — кто и как…
Вернувшись к себе в отдел, Михаил Прохорович еще и еще раз продумал свою задачу со многими неизвестными. Против Губина улик пока нет. Старичка из Лыскова тоже голыми руками не возьмешь — кожа-то давно перепродана. Раньше срока его и трогать нельзя — вспугнешь. Единственно верное: не спускать глаз с главаря, следить за каждым шагом. Если не он на завод, так к нему с завода должен кто-нибудь прийти…
Но Губин был хитрее и осторожней, чем предполагал даже Печкин, отдавая должное опыту и уму рецидивиста.
Из дому Губин уходил редко и неохотно. Когда надоедало сидеть одному или видеть опостылевшие лица близких, брел в ближайшую «забегаловку». Водку приносил с собой и, вылив ее в пиво, неторопливо потягивал крепкую желтоватую бурду. Пил обычно возле окошка, ощупывая твердыми, подозрительными глазами прохожих. В разговоры ни с кем не вступал. Как и все алкоголики, почти не закусывал. И в какое время он снова появится дома — никто не знал.
Бесшумно открыв дверь своей комнаты, Губин остановился. В серой паутине сумерек чернели две человеческие фигуры. Резко сунув правую руку в карман, он повернул выключатель. Лампа осветила громоздкую старомодную мебель. На диване у стола сидели жена Анна и ее двоюродная сестра Нина Баранова.
— Повадилась… — хмуро проронил Губин. — Делать тебе нечего.
Женщины молчали.
— А чего в темноте, как совы, сидите? — продолжал он. — Секреты завели?
— Да какие там секреты. Сумерничаем, — с досадой отозвалась жена.
— Ладно, — буркнул Губин примирительно. — Пойди, Аннушка, чайку нам сготовь.
— После водки на чай потянуло? — удивилась Анна. — Или уже и мне верить перестал, старый черт?
— Иди, коли говорят, — выпроводил Губин жену.
Он облокотился на спинку стула, посмотрел в глаза Барановой зло и пристально. И хотя Губин еще не произнес ни слова, она покорно опустила голову. Верткая, злая на язык, уже побывавшая в тюрьме, она теперь напоминала собаку, которая ожидает побоев хозяина.
— Шикарно живешь, — начал Губин тихим, недобрым голосом, — разоделась, в дорогие кабаки мужиков водишь. Молчи! Видели тебя… Ты что, на свою зарплату кочегара так развернулась? Ну? — Ребром ладони он хлестко ударил ее по лицу. Баранова едва удержалась на диване, но не решилась даже приложить руку к ушибленному месту. — Помни: завалишь меня по своей бабьей глупости — на дне моря сыщу. Я тебе почему позволил бывать здесь? — заговорил он спокойно, уже разрядив накопившийся гнев. — На заводе не работаешь — раз, Анне ты сестра — два. Не подкопаешься. А ты?!
— Николай Иваныч, — заторопилась Баранова, со страхом ожидая вторую затрещину, — ошиблась. И вот те крест…
— Крест, — передразнил Губин. — Как бы я на тебе крест не поставил. Сосновый. Деньги трать с умом, а коли своего нет — меня слушай. Рестораны брось. Дочки твои бегают грязные, рваные, старшая куски собирает. Прекрати! Ты кто есть? Честная советская труженица.