Ремнев совладал с волнением и опять накинул на себя равнодушную маску.
— Да отвяжитесь вы все от меня, пристали, как…
Он не уточнил, как именно к нему пристали, махнул рукой и зашагал прочь.
Киномеханик запаздывал. После случившегося разговор не ладился, и вскоре ребята начали расходиться. Комсорг согласился проводить участкового, и они медленно направились в сторону околицы.
— Не подумай, Женя, что я вмешиваюсь в дела ваши комсомольские, — сказал Борисов как можно мягче. — Послушай-ка меня, стреляного воробья, и не обижайся. Все ты очень правильно Ремневу толковал. Про коллектив, про дисциплину, про ответственность. А чего достиг? То-то и оно… Слова, Женя, простыми, ну вроде бы, живыми должны быть. Вот тогда они, как зерна, западут в человека и дадут ростки. А ты: «предупреждаю в последний раз…» или «на бюро вызовем…» Да еще при девчатах. Паренек этот, — продолжал участковый, — меня тоже беспокоит. Давай-ка, комсорг, вместе поразмыслим, что же нам с Михаилом делать. Между прочим, о каком это Петре речь зашла давеча?
— Да мурзицкий один, забыл я фамилию… — ответил, нахмурившись, Евгений. — Не то Супков, не то Сурков… Повадился к нам в село. Из трактористов его за пьянку погнали. Кажись, Мишка у него в учениках был, ну и… В общем связался черт с младенцем.
— Может, Зуйков? — переспросил Борисов.
— Вот-вот, он!..
Картина постепенно прояснялась. Участковый сразу вспомнил хитрого, падкого на длинный рубль мужика. Еще много лет назад, по настоянию Борисова, сняли Зуйкова с должности бригадира трактористов. Тогда он, нагоняя себе заработок, уменьшил глубину вспашки на добром десятке гектаров колхозной земли. Однажды Петра задержали на спекуляции, но за недостатком улик он отделался штрафом. А теперь и вовсе не работал, жил «святым духом». История с Михаилом показалась сейчас участковому серьезнее, чем он думал вначале.
Борисов говорил с комсоргом осторожно, стараясь не задеть чем-нибудь его самолюбия. Посоветовал выпускать газету «Колючку» — пусть посмеются колхозники над задирами и гуляками; попросил отобрать в помощь ему, участковому, самых надежных комсомольцев для борьбы с пьяницами и самогонщиками.
За беседой не заметили, как вышли за село. Они повернули обратно. По-осеннему студеный ветер сорвал с придорожного тополя стайку пожелтевших листьев, погнал их кувырком по голой земле, побросал где попало у обочины, а сам улетел дальше, в поля.
Партактив колхоза, о котором просил Борисов, собрался через несколько дней. Собственно, это было не заседание. Просто Ветленский попросил коммунистов прийти в правление в определенный час. Сошлись вечером, после работы, многие толком и не знали, о чем предстоит разговор. В комнате председателя тесновато, разместились кто где: на стульях, лавках, подоконниках. Александр Галин привычно сидел за своим столом, а брат его, Тимофей, возился с затопленной печкой, подкладывая в нее пахучие, липкие от смолы полешки. Нетерпеливый Сергей Кочетов, которого колхозники помнили еще комсомольцем, поглядывал на дверь, встречая каждого опоздавшего укоризненным жестом, а когда все собрались, крикнул Ветленскому:
— Иван Семенович, начинать пора!
Парторг о чем-то вполголоса беседовал с Борисовым у окна. Он обернулся.
— Нужно серьезно потолковать нам, товарищи! Дела на селе с пьянством и самогоноварением не очень-то нарядные. Попросим доложить об этом нашего участкового, старшего лейтенанта милиции товарища Борисова.
Шумок общего говора затих, все насторожились. Иван Васильевич остановился около председательского стола, откашлялся. Выступление его было недолгим и убедительным — ненависть к самогонщикам подсказывала нужные слова. Он рассказал о том, как ломает пьянство людей, напомнил коммунистам о последних указаниях партии по борьбе с алкоголем.
— Народ у нас в Ратове хороший. Но бочку меда и ложкой дегтя испортить можно. Варят на селе это проклятое зелье пять, ну, шесть спекулянтов. Так неужели мы с ними не справимся? Они, как гвозди ржавые, торчат на ходу, зацепившись, не всяк отцепится. Да еще вот напасть: молодые, на старших глядя, пить начинают… — Хотел Борисов привести пример Михаила Ремнева, но сдержался, добавил только: — Лихостью своей по глупости похваляются, а у матерей слезы не просыхают.
Авдолин вставил густым, прокуренным баском:
— Драть их, чертей, некому. Особливо, если баба одна, разве ж ей с парнем управиться?
В печке потрескивали дрова, становилось жарковато. Иван Васильевич вытер рукавом лоб, возразил Авдолину:
— Драть не велик прок. Учить молодежь надо, воспитывать. А у нас как в поговорке получается: маленькая собачка лает — от большой слышит. — Он сделал паузу и закончил несколько громче: — Общая наша забота, не только моя, вывести на селе самогонщиков. В одиночку мне одолеть их трудно, за всеми не уследишь. Так помогите мне, товарищи коммунисты. Давайте вместе корчевать эту сволочь, ловчее будет!