Они не спеша подошли к широкой лестнице, ведущей наверх, к белоснежным корпусам, расцвеченным разве что мокрыми полотенцами и нижним бельем, вывешенными на открытых для всех взоров балконах. В этот момент они оба почувствовала смену обстановки: навстречу им спускалась шикарная блондинка в ярко-голубом коротком платье. В ее руке покачивалась пляжная серебристая сумка. Мужчины синхронно, и не думая сторониться, чуть отступили в разные стороны, чтобы девица прошла между ними, подарив хоть кому-нибудь предпочтительный лукавый взгляд. Расстояние между ними медленно сокращалось. Подыгрывая собеседнику и тем самым делая интуитивно ход конем, представляясь этому подполковнику, коли он подсадная утка, тупейшим глупцом, «своим в доску», Иван предложил пари. Он играл? Возможно, но учеба в Военно-дипломатической академии и последующая служба научили: его жизнь — игра, но качество игры напрямую влияет на качество и сохранность его жизни.
Он поднимался по лестнице и чувствовал наливающуюся в нем силу, чувствовал, как ему приходится укрощать свирепого, рвущегося наружу самца, и в такие минуты укрощения самого себя он пребывал в состоянии мужского блаженства. Бог весть что там будет дальше, а пока надо жить, надо свирепствовать, озаряясь лучезарной улыбкой, нахальничать, «канать»[2] под дурака, шокировать окружающих и тем самым притуплять их бдительность. Его природа подсказала верный стиль поведения. Поразмыслив, он давно уже избрал два самых важных для себя качества: силу и кураж. Поставив их на кон, где выигрыш — Жизнь, он пока чувствовал благосклонность фортуны.
Девица в голубом платьице четко отбивала каблучками ступени.
— Пари?
— Согласен.
— С тебя две бутылки коньяка, если эта девка поцелует меня.
— Согласен.
— Сейчас поцелует.
— Согласен. С тебя три бутылки забойного коньяка, если она тебя пробросит. Идет?
Иван не ответил, лишь кивнул. Они уже были слишком близко, чтобы тратить мгновения на рассуждения.
По всему видать, что красотка обратила на них внимание: ее сумочка в руке задергалась более интенсивно, серебрясь в лучах солнца, пробивавшихся между обрамляющих лестницу пальм. В ту секунду, как она поравнялась с ним, Иван крепко схватил женщину и, не дав ей опомнится, крепко поцеловал. Она дернулась, возмущенно топнула, изогнув загорелую ногу, а после затихла, словно горлица, прижимаясь к нему все сильней и сильней. Именно такую реакцию Иван и ожидал от незнакомки. Ощутив, что она ослабела, дозволив ему почувствовать свою власть над ней, он еще на несколько мгновений продлил и так уж слишком затянутый поцелуй и отпустил ее губы. Женщина пошатнулась, но его руки продолжали ее крепко держать, сжимая в почти интимных объятиях.
Павел издал лишь негромкий возглас: «О-о!», показывая свое удовлетворение увиденным. На щеках незнакомки вспыхнул румянец, но она старалась скрыть смущение под маской вальяжности, бросив независимо:
— Ну, мальчики, вы даете.
Однако ее фраза относилась лишь к Ивану. Второго присутствовавшего здесь, стоящего лишь на ступеньку ниже, она не замечала. Иван коротко засмеялся красивым бархатным смешком, отпустив красавицу в голубом.
Но она не захотела спускаться, а, почувствовав себя победительницей, словно после интимной ночи, бесцеремонно заявила:
— Куда пойдем, мальчики?
Не хотелось придумывать ничего, кроме банального: сначала искупнемся, а после посидим в каком-нибудь баре. В конце концов, если она окажется глупой навязчивой дурочкой, от нее всегда можно будет избавиться. Даже если не окажется таковой — в нужный момент ее можно подложить под подполковника, на худой конец послать… В принципе она в их ограниченной по численности компании составляла своего рода защиту: редкая б… станет покушаться на мужиков при красивой даме…
Они повернули назад, уже спускаясь по лестнице, на которую так и не поднялись до конца, чтобы в этот раз прийти по длинной тенистой аллее к морю. Павел, подохотившись, зачастил анекдотами, дозволяя себе откровенно скабрезные. Однако, и это радовало, голубая девица, назвавшаяся Светланой, не столько слушала болтовню, сколько поглядывала то искоса, исподтишка, то прямо, как преданная собака, на ободренного своей выходкой кавторанга. Кураж не стоил ничего, вернее, на данный вечер стоил две бутылки проспоренного ему коньяка, которые они выпьют вместе.