— А когда появится оно, это новое право?
— Как только уничтожим большевизм в России, соберутся делегаты Учредительного собрания и утвердят земельный закон.
— Долго ждать. Зубы выпадут и орехи не потребуются. А по тому праву гагаринская земля отойдет нам?
— Почему же она должна отойти к вам?
— Потому что мы ее уже раз получили, засевали, мы сами гагаринские.
— Я вот тоже одесский, но не требую, чтобы Одесса отошла ко мне!
— Ишь, куда гнет! Сказал бы богу правду, да черта боюсь.
— А ты не бойся!
— Это мы уж поговорим меж собой. Нам, видно, пора по хатам. К земле поближе, пока князь на нее не сел.
Результат такой беседы был ясен. Ни одним словом не показав себя противником Деникина, Борзенков, однако, достиг своей цели.
Почти ежедневно бывал в белогвардейских частях Филипп Александрович. Он работал очень смело. Всесторонне образованный, он прошел большую школу политической борьбы против самодержавия. Александрович беспрепятственно проходил в расположение воинских частей, умело завязывал беседы, а то устраивал и митинги. Его сильный, словно металлический голос, железная логика, яркие и убедительные факты покоряли слушателей, они неизбежно оказывались под его влиянием. Много раз Александровичу удавалось ускользнуть от контрразведчиков, но через пять дней после Октябрьского праздника он был вторично арестован.
Ф. Александрович
В контрразведке Филипп Александрович подвергся пыткам. Не добившись у него ни одного слова признания, деникинцы 14 ноября приговорили его к расстрелу, и в этот же день приговор был приведен в исполнение.
Сосед Александровича по камере рассказал о последнем его дне:
— Филипп Александрович любил играть в шахматы. Многих он обучил этой игре. Когда за ним пришли, он сидел за шахматной доской.
— Собирайся быстро,—торопил надзиратель.
— С вещами?
— Нет, скоро вернешься.
Александрович попросил товарища, игравшего с ним, не мешать фигур:
— Возвращусь, закончим партию.
Партия так и осталась неоконченной. Вечером Александровича не стало.
В письме, написанном перед расстрелом, он писал товарищам и своей матери:
— Сегодня, 1 ноября [43], меня судил военный суд. Прошу Вас, дорогие и славные, не волноваться и не принимать близко с сердцу приговор... Умирают только раз. Вы знаете лучше, чем кто бы то ни был, что я никому зла не причинял, что всегда ценил человеческую жизнь и делал все возможное, чтобы спасти людей от смерти. Я спокойно приму смерть. Я знаю, что эта смерть тяжело отразится на вас. Но вот моя к вам последняя просьба. Дорогая мама, крепись. Ты кормилица маленьких детей, на тебя опирается все семейство. Ради детей своих маленьких умоляю тебя — не теряй присутствия духа. Пусть моя судьба не омрачает твоего сознания. Собери последние расшатанные силы свои и думай о тех детях, которые нуждаются в твоей помощи».
В ноябре и декабре агенты контрразведки в своих донесениях сообщали о многочисленных фактах, когда солдаты выступали против своих командиров. Агент из Бирзулы доносил: «Бирзульский гарнизон — не вполне надежная воинская часть. При выступлении местных большевиков она определенно займет благожелательную противнику позицию». Ананьевский агент писал: «Большевистская агитация в офицерской и солдатской среде продолжается. Меры, принятые к выяснению агитаторов, результатов не дали». Из Тирасполя сообщалось: «В местном гарнизоне были три случая выступления солдат против офицеров. Командование частей скрывает это». В декабре в Одессе было несколько случаев, когда солдаты отказывались выполнять приказания своих начальников. Одесская гауптвахта была битком набита заключенными военнослужащими по обвинению в «принадлежности к большевизму». В печать просочились сведения, что 80 заключенных бежали с гауптвахты.
26 декабря Шиллинг издал приказ, в котором было сказано: «Предписываю всем командирам частей, рот и эскадронов принять срочные меры к прекращению выступлений солдат против командного состава. Всякое такое выступление должно быть подавлено силой оружия, а зачинщики переданы суду, как противники власти. Командный состав, не заявивший о каждом таком выступлении, создающем панику в тылу и на фронте, также подлежит преданию военно-полевому суду» {70}. Этот приказ в день его издания был получен областным военнореволюционным штабом и передан редакции «Одесского коммуниста» для опубликования. На следующий день свежеотпечатанный номер «Одесского коммуниста» с секретным приказом был положен на стол генерала Шиллинга. Очевидец рассказывал, что генерал в бешенстве так стучал кулаком по столу, что стекла в окнах дребезжали.