О том, что Кирпичников убит по постановлению Областного военно-революционного штаба свидетельствуют мемуарные источники. Об этом же рассказывали автору и ныне здравствующие ветераны революционного движения Роза Марковна Лучанская (секретарь Одесского общегородского подпольного комитета), Вера Николаевна Лапина, член подпольного комитета, и другие.
Диктатура Деникина трещала и шаталась под мощными ударами наступающей Красной Армии. Это понимали и не могли уже скрывать ставленники белого диктатора в Одессе. И они заколебались, стали заигрывать с рабочими. Колебания усилились, когда подпольщики не только провозгласили, но и решительно осуществили лозунг уничтожения наиболее опасных врагов и убийц. Деникинская контрразведка — это кровожадное чудовище, захлебнулась в собственной крови.
Накануне краха
Но деникинские власти по-прежнему продолжали управлять населением захваченной ими территории по одному и тому же «принципу» — расстрелы и розги, страх и принуждение.
На заседании Одесской городской думы 25 декабря митрополит Платон произнес свою очередную, далеко не христолюбивую речь. Он убеждал гласных думы, что русский народ вовсе не предан идее большевизма, что он может уверовать и в «идеи белого движения», но для этого, мол, надо бить большевиков не программами и идеями, а оружием. «Будем же просить господа бога,— сказал митрополит,— а затем и главноначальствующего Николая Николаевича Шиллинга: возьмите в свои руки диктаторскую власть».
И Шиллинг отвечал:
— Я сделаю это... Когда ко мне приходят рабочие с ходатайствами об освобождении их арестованных товарищей, я говорю: если они виновны — не выпущу, если не виновны — выпущу. Если тысячу людей надо отправить на тот свет — отправлю. Вот таков я, может быть, и меня убьют, но себе я не изменю {77}.
Речи митрополита и главноначальствующего об усилении диктаторской власти не были случайны. Оба они, как и вся правящая верхушка, чувствовали, что между ними и населением — непроходимая пропасть. Им давно было ясно, что рабочие и крестьяне добровольно не откажутся от того, что дала им пролетарская революция. Потому и злобствовали деникинцы. Массовыми репрессиями, расстрелами, пытками, ущемлением экономических и уничтожением политических прав, страхом и угрозами пытались они сломить волю трудящихся масс, заставить работать на «Добровольческую» армию, пополнять ее, кормить, поить и одевать. Одним словом, защитникам старого, свергнутого строя нужен был крепкий тыл.
Но тыл — основная масса населения захваченной белогвардейцами территории — продолжал занимать избранную им позицию — по возможности ничего не давать Деникину, и, в меру своих сил, подталкивать его к обрывистым берегам Черного моря.
Особенно много говорилось о тыле в последние дни 1919 года. Это было время, когда меньшевистский «Южный рабочий» уже не помещал хвалебных гимнов в честь лихого генерала Мамонтова, а золотые купола «сорока сороков», о которых грезили ранней осенью деникинцы, уже уплыли в туманные дали, когда золотопогонная армия, так и не услышав перезвона кремлевских колоколен, начала совершать, выражаясь языком деникинских военных сводок, «систематические и планомерные оттяжки», то есть терпеть поражения и отступать. В это время белогвардейские правители и пропагандисты всячески «стыдили» тыл и требовали, чтобы он, наконец-то, «одумался», «трезво взглянул» на происходящие события.
«Я прошу прийти ко мне на помощь, и я надеюсь, что жители Одессы дадут мне не только людей, но дадут возможность одеть их и продовольствовать, дадут деньги»,— взывал с думской трибуны Шиллинг. Кто-то внес в думу предложение начать помощь «Добровольческой» армии с обложения имущих классов и провести мобилизацию представителей этих классов. Но толстосумы не торопились раскошеливаться, и предложение было признано неприемлимым.