— Плохо тебе? — спрашивала она Любушку.
Та беззвучно повторяла одни и те же слова:
— Сыночек мой…
Анастасия кинулась к хозяйке-старухе, оторвала ее от молитвы:
— Не в себе она… Поглядите, пожалуйста.
А Любушка уже не находила себе места. Ее ломало, крутило, она задыхалась от нехватки воздуха.
— Господи Исусе! Никак, роды приспичили, — всплеснула руками старуха. — Терпи, доченька, терпи, милая. А как же иначе?.. Все так при родах мучаются, куда тут поденешься… — Она затормошила деда: — Анисим, хватит поклоны класть. Печку по-скорому растапливай, воду грей… Клеенка-то где у нас?
Анастасия успокоила старуху:
— Я помогу вам. Я ведь сестра милосердия.
Наскоро подготовили постель для Любушки. Церенова и хозяйка осторожно перевели ее за занавеску. Когда старик разжег печь и поставил на нее чугуны с водой, жена сказала ему:
— Иди на улицу, Анисим. Понадобишься — покликаем.
Филигонов с вестовым казаком Путиным вернулись в избу с восходом солнца. Лицо хорунжего было раскрасневшимся, глаза, обычно бесцветные, блестели, словно новенькие гривенники.
— Крепко угостили большевичков! — ни к кому не обращаясь, победно прогортанил он на всю избу. — Вон сколько укокошили их у ручья! Одного, правда, в живых оставили. Ха-ха!.. После завтрака допросим. — И, предвкушая удовольствие, потер руки. — Ниче-ниче, то ли еще будет краснюкам. Горит под ними земля. Не знают, куда деваться. Мечутся, как затравленные волки, от станиц к поселкам, от поселков к станицам. Везде их пули подкарауливают, — Он кинул весело хозяйке: — А ну, бабка, что ты там настряпала, угощай! И пленниц наших сажай к столу.
Старуха, виновато скрестив на впалой груди сухие руки, попятилась к занавеске:
— Не успела я с завтраком. Дамочка не ко времени разрешилась.
— Как разрешилась? — резко повернулся Филигонов.
На какой-то момент хорунжий застыл, глаза его остекленели. Неподвижным вопросительно-недоумевающим взглядом он будто ледяным клинком пронизал, заморозил хозяйку. Но в следующее мгновение столбняк его пропал, он широко шагнул в ее сторону, каким-то странным движением сорвал с головы фуражку, угрожающе замахнулся на старуху, точно хотел сгрести ее со своего пути. Она в испуге отшатнулась от занавески. Филигоновская рука с фуражкой описала в воздухе полукруг и, наткнувшись на полотняную шторку, распахнула ее.
Лежавшую на постели Любушку Филигонов увидел не сразу: перед ним стояла Церенова. И снова замер в недоумении хорунжий, встретив тревожно-предупредительные глаза Анастасии.
— Что все это значит? — с неуверенной требовательностью спросил он.
Настя-сестрица выстрадала улыбку:
— У нас казак на свет явился, ваше благородие. Крестным не желаете быть?
— Крестным?
Теперь Филигонов, кажется, вспыхнул, как он всегда вспыхивал:
— А ну, прочь с дороги, узкоглазая!
Он уже хотел с присущей ему бесцеремонностью оттолкнуть Церенову, но она сама посторонилась, и Филигонов наконец увидел восковое лицо Любушки, а рядом на подушке — крохотный комочек спеленатого младенца.
— Бог ты мой! — вырвалось у него.
Хорунжего охватило умиление: остыл, растаял он при виде новорожденного. Комкая в руках фуражку и оглядываясь на вестового, Филигонов с непривычной мягкостью говорил:
— Представляешь, Путин? Я стану крестным отцом внука Елизара Лукьяновича Шукшеева. Представляешь, Путин?!
В избу, гремя шашкой, ввалился старший урядник:
— Господин хорунжий…
— Погоди ты, — все еще умилялся Филигонов.
— Срочное дело, ваше благородие.
— Какое еще срочное?
— Казак-атаманец к вам с пакетом.
Филигонов вышел из-за занавески.
— С пакетом? — обрел он прежний начальствующий вид, надел фуражку. — Пусть заходит.
Казак-атаманец в темном мерлушечном полутулупе протиснулся мимо старшего урядника, цокнул шпорами:
— Пакет от генерала Андриевского. — Он четко протянул синий конверт с жирным крестом на склейке. — С получением сего указано тут же отписать ответ его превосходительству.
7
Есаул Кормилов, прежде чем быть принятым генералом Андриевским, который располагался в первоклассном голубом салон-вагоне на тупиковом пути станции, сначала попал к войсковому старшине Редкозубову.
В небольшой двухосник, приспособленный под разъездной тыловой отдел, Кормилова направил стоявший у стрелки смурый харчен.
— Есаула Кормилова?
— Он самый.
— Туда васа здут, — указал он рукой на двухосник.