-- Не слушай его, государь! -- вскричал Велизарий. -- Дай мне войско в тридцать тысяч, и головой ручаюсь, что Италия будет твоей.
-- А я ручаюсь своей головой, что Велизарий не завоюет Италии не только с тридцатью, но и с сотней тысяч человек. Потому что Велизарий -- герой, но не великий полководец. Он был бы лучшим полководцем, если бы не был таким героем: все битвы, которые он проиграл, были проиграны только из-за его геройства.
-- Ну, о тебе этого нельзя сказать, -- заметил Велизарий.
-- Конечно, нельзя, потому что я не проиграл еще ни одного сражения: я не герой, но я великий полководец. Вот почему, если кто завоюет Италию, то это буду я, имея восемьдесят тысяч войска.
В эту минуту явился слуга и объявил, что Александр, которого император посылал в Равенну, возвратился и просит его принять.
-- Скорее введи его! -- с радостью вскричал император. Вошел красивый молодой человек.
-- Что же, Александр, ты приехал один? -- спросил его император.
-- Да, один, -- ответил тот.
Однако, судя по твоему последнему письму... Ну, в каком же положении находится государство готов?
-- В очень затруднительном. Я писал тебе, что Амаласунта решила отделаться от трех своих врагов -- Балтов. Если бы убийство их не удалось, то ей было бы опасно оставаться в Равенне, и она просила, чтобы я доставил ее сюда, в Византию.
-- Ну, и что же? Удалось убийство?
-- Удалось: трех герцогов уже нет. Но в Равенне распространился слух, что самый опасный из этих герцогов, Тулун, которого одно время Теодорих думал назначить своим наследником, обойдя внука, не убит, а только ранен. Готы с угрозами толпой окружили дворец, а регентша бежала ко мне на корабль. Я тотчас велел сняться с якоря, но недалеко успели мы отъехать: нас нагнал граф Витихис и потребовал, чтобы королева возвратилась в Равенну. Так как, с одной стороны, знатные готы, по-видимому, не верят ее вине, а с другой, если бы она не согласилась возвратиться добровольно, то Витихис заставил бы ее, она возвратилась, но перед отъездом написала тебе письмо и велела передать тебе этот ларец с подарками. Вот он.
-- Подарки отложим, -- сказал император. -- Сначала расскажи, каково положение дел в Италии?
-- Самое благоприятное для тебя. Слух об убийстве герцогов, о восстании готов и бегстве королевы быстро распространился по всей стране, дело дошло до столкновения между римлянами и готами. В Риме патриоты собрались в сенате и решили призвать тебя на помощь. Только гениальный глава заговорщиков катакомб не поверил слухам и невероятным усилием удержал римлян. А через час стало известно, что Амаласунта возвратилась, и страна успокоилась. Впрочем, черный Тейя, командующий войсками в Риме, поклялся, что если хоть один волос падет с головы какого-либо гота, то он сравняет Рим с землей. Но я сообщу тебе еще лучшую новость: не только среди римлян нашел я горячих сторонников, но и среди готов, и даже среди членов королевского дома.
-- Что ты хочешь сказать? -- с радостью вскричал император.
-- Да, в Тускии живет очень богатый князь Теодагад, двоюродный брат Амаласунты.
-- Последний в роде Амалунгов, так ведь?
-- Да, последний. Он и еще более Готелинда -- умная, но злая жена его, гордая дочь Балтов, смертельно ненавидят королеву и предлагают свои услуги подчинить тебе Италию. Вот письмо от них. Но прочти прежде письмо Амаласунты, оно, кажется мне, очень важно.
Император вскрыл печать и начал читать.
-- Прекрасно! -- вскричал он, окончив. -- С этим письмом я держу Италию и государство готов в своих руках!
И быстрыми шагами он начал ходить по комнате, забывая кланяться кресту.
-- Прекрасно! Она просит дать ей телохранителей. Конечно, конечно -- я дам. Но не две тысячи, а много, гораздо больше, чем ей понадобится, и ты, Велизарий, поведешь их туда.
-- Теперь посмотрим на ее дары. Там есть и портрет ее.
В эту минуту портьера слегка отдернулась, и в отверстие просунулась не замеченная никем голова женщины. Император между тем открыл дорогую шкатулку, выбросил из нее драгоценности и вынул небольшой портрет со дна. Взглянув на него, он невольно вскрикнул от восторга:
-- Что за прелестная женщина! Какая величественность! Сразу видно королевскую дочь, рожденную повелительницей.
Тут портьера отдернулась, и подслушивавшая женщина вошла. Это была императрица Феодора. Ей было лет около сорока. Щеки и губы ее были подкрашены, брови начернены, -- вообще приняты были все меры, чтобы поддержать увядающую красоту, но и без этого она была бы еще прекрасна.
-- Чему ты радуешься, мой повелитель? -- спросила она льстивым голосом, подойдя к императору. -- Не могу ли и я разделить эту радость?
Все присутствующие бросились перед ней ниц, как и перед императором. Юстиниан же вздрогнул и хотел спрятать портрет. Но не успел: императрица уже внимательно всматривалась в него.
-- Мы восхищались, -- ответил он в замешательстве, -- чудной рамкой портрета.
-- Ну, в рамке нет решительно ничего хорошего, -- ответила с улыбкой Феодора, -- но лицо недурно. Королева готов, вероятно? Посланный наклонил голову.
-- Да, недурна. Только слишком груба, строга, неженственна. Но стоит ли заниматься женским портретом! Юстиниан, что же, решился ты?
-- Почти, я хотел только еще посоветоваться с тобой, -- ответил император. -- Господа, уйдите. Я посоветуюсь с императрицей. Завтра вы узнаете мое решение.
Оставшись наедине с женой, Юстиниан взял ее руку и нежно поцеловал.
"О, -- подумала Феодора, уж эта нежность недаром: ему нужно что-то. Надо быть осторожнее". И громко спросила:
-- Так что же ты думаешь делать?
-- Я уже почти решил послать в Италию Велизария с тридцатитысячным войском. Конечно, с такими незначительными силами он не покорит Италию, но честь его будет задета, и он сделает все возможное, три четверти работы. А тогда я отзову его назад и сам поведу туда шестьдесят тысяч, да возьму еще Нарзеса с собой, шутя кончу остальную четверть работы и буду победителем.
-- Хитро задумано, -- отвечала императрица. -- План прекрасен.
-- Да, я решаюсь. Но... еще одно, -- и он снова поцеловал руку жены. "А, вот теперь", -- подумала Феодора.
-- Когда мы победим готов, что... что надо будет сделать с их королевой?
-- Что с ней делать? -- спокойно ответила Феодора. -- То же, что с лишенным трона королем вандалов. Она должна будет жить здесь, в Византии.
Юстиниан, с искренней радостью на этот раз, сжал маленькую ручку жены.
-- Как я рад, что ты решаешь так справедливо.
-- Даже более, -- продолжала Феодора. -- Она тем легче поддастся нам, чем более будет уверена в достойном приеме здесь. Поэтому я сама напишу ей радушное приглашение, предложу ей смотреть на меня, как на любящую сестру.
-- Ты и не подозреваешь, -- горячо вскричал Юстиниан, -- как ты облегчишь этим нашу победу! Дочь Теодориха должна быть вполне привлечена на нашу сторону, она сама должна ввести нас в Равенну. Но в таком случае, нельзя сейчас посылать Велизария с войском туда: это может возбудить в ней подозрение. Велизарий должен быть только поблизости, наготове. Пусть он держится у берегов Сицилии, под предлогом смут в Африке. Но кто же будет действовать в нашу пользу в Равенне?
-- Префект Рима Цетег, умнейший человек в западной империи, друг моей молодости.
-- Хорошо. Но он римлянин, и я не могу вполне довериться ему. Необходимо послать туда еще кого-нибудь из вполне преданных нам людей. Кого бы? Разве снова Александра?
-- О нет, -- вскричала Феодора, -- он слишком молод для подобного дела! И она задумалась, потом через несколько минут торжественно сказала:
-- Юстиниан, чтобы доказать тебе, что я могу забыть личную ненависть, где этого требует благо государства и где необходим подходящий человек, я сама предлагаю тебе своего врага, искусного дипломата -- Петра, двоюродного брата Нарзеса. Пошли его.