-- Хорошо, подождем греков, -- грозно проговорил великан Гильдебад. -Ас их черепами мы поступим так!
И он с такой силой грохнул дубинкой по полу, что мраморная плита разлетелась на куски.
-- Да, пусть попробуют, -- подхватил Тотила, и глаза его сверкнули, -пусть попробуют римляне изменить нам... Смотри, -- указал он старику на своего старшего брата, -- какие крепкие дубки у нас еще есть!
Старик покивал с улыбкой:
-- Да, братец твой силен. Раньше были и помогуче его... Но эти проклятые южане воюют, спрятавшись за стенами. Они ведут войну, будто складывают и раскладывают камешки. Могут загнать целое войско героев в мешок и перебить их издали, как ворон. Знаю одного такого головастика в Византии. -- Он взглянул на человека с мечом. -- Ты тоже должен знать его. Это Нарзес.
-- Знаю, -- задумчиво кивнул тот. -- Если поразмыслить покрепче, то выходишь правым старик. Наш король при смерти, царевна -- полукровка, римляне -- лжецы, Юстиниан засел в засаде... Но, с другой стороны, за нами стоят вандалы, бургунды, герулы, франки... Немало. Даже эсты с далекого севера.
-- Это все бредни! -- снова рассвирепел Гильдебранд. -- Что, твои эсты, подкупят своим янтарем полководцев Византии? А все союзники -- эти зятья и шурины... Знаю я верность королевской родни!
Все задумались. За стенами храма бушевала и ярилась буря.
Наконец заговорил Витихис, человек с мечом:
-- Хорошо. Мы прониклись твоими опасениями, старик. Теперь скажи, чем можем помочь беде мы?
Старик улыбнулся и взял его за руку:
-- Вот, Витихис, я давно ждал твоего благоразумного слова. Начинайте вы. Вы все. Подумайте. Я выскажусь последним.
-- Можно подытожить сразу, -- заметил черноволосый, которого звали Тейя.
-- Гильдебад и Тотила не видят опасности. Ты и Витихис, вы видите и надеетесь. Я вижу ее давно и не надеюсь уже ни на что.
-- Ты что, уже хоронишь нас без боя, так? -- заметил Витихис.
-- Отчего же? Будет и бой, будет и слава. -- Тейя потряс топором. -Перед своей смертью мы устроим им кровавую баню. Дело ясно: врагов слишком много, и все они примутся за нас в одно прекрасное утро...
-- Может, об этом и стоит поговорить с королем? -- нетерпеливо заметил Тотила.
-- Сто раз я ему об этом говорил, -- вздохнул старик. -- Он устал и хочет одного -- смерти.
-- Я думаю, все-таки неплохо бы подумать о союзе с франками и бургундами против греков: союз, скрепленный клятвой и обеспеченный заложниками.
-- Ты рассчитываешь на верность, потому что сам умеешь быть верным. Нет, друг мой, готам могут помочь только готы. Вы молоды... Женщины, оружие, семья -- у вас еще впереди много всяких радостей. У меня все позади. Жена умерла, дети умерли, за ними -- внуки. А друзья давно все перебиты. Короче говоря, у меня есть время подумать о всем моем народе. Но настанет пора, когда об этом, о любви к своему племени, должен подумать каждый.
-- Ты прав, -- заговорил Тейя. -- но что может спасти наш народ. Так, как мыслишь, как чувствуешь ты, должны подумать... должны загореться огнем этой священной любви тысячи. Нужно, чтобы огонь охватил сразу всех. Возможно ли это?
-- Возможно, сын мой. Назад тому сорок пять лет все мы, готы -- много сотен тысяч с женами и детьми -- были заперты в горном ущелье. Положение наше было отчаянным. Брат короля со своим войском был разгромлен. Обоз захвачен врагами. Мы прозябали в скалистом ущелье, разжевывая кору и траву. Спинами мы уперлись в скалы, а перед нашими взорами стоял враг, втрое превышающий нас численностью. Тысячи гибли от холода и голода. Много раз король пытался пробиться через проход, но тщетно. И вдруг появился посланник от византийского императора и предложил свободу, жизнь, вино, хлеб, мясо, но с одним условием: мы обязаны были сдаться, нас всех разделили бы по четыре-пять человек и раскидали по всем просторам империи, запрещалось мужчинам жениться на готских женщинах, учить детей родному языку. Мы должны были забыть свое имя и стать римлянами. Услышав это, король наш вскочил и воскликнул: "Выбирайте, готы! Свобода без языка или смерть с королем!" И тогда мы все стали как лесной пожар -- всем народом мы ринулись в проход, и греков как не бывало. Гордостью блестели глаза старика, когда он продолжил:
-- Только это теперь может спасти нас. И я вас спрашиваю прямо, чувствуете ли вы, что только эта любовь есть самое драгоценное сокровище и самый сильный щит? Можете ли вы принести себя в жертву ради него?
-- Да, можем! -- в один голос ответили все четверо.
-- Хорошо, -- продолжал старик. -- Но Тейя прав, не все готы теперь таковы. Многих, очень многих ослепил блеск чужеземцев; многие переняли греческие одежды, римские мысли и стыдятся имени варваров. Они хотят забыть сами и стараются заставить других забыть, что они готы. Горе этим глупцам! Они вырвали сердце из своей груди и хотят после этого остаться живыми. Они подобны листьям, что в гордыне отрываются от ствола, но ветер занесет их в болота, там они и сгниют... Вы и никто другой должны разбудить народ. Я первым начну петь детям древние саги о сражениях с гуннами, о победах над римлянами... Будете мне помогать?
-- Да, -- ответили они, -- мы готовы.
-- Я верю вам, -- сказал старик, -- и не для того, чтобы крепче связать вас, -- разве можно чем бы то ни было связать лицемерного? -- но потому, что я остался верен старым обычаям нашим и считаю, что лучше удастся то, что совершено по обрядам отцов, -- следуйте за мною.
ГЛАВА II
С этими словами он взял в руки факел и пошел вперед, через все здание храма, мимо развалившегося главного алтаря, мимо разбитых статуй древних богов, спустился по ступеням и наконец вышел наружу. Все молча следовали за ним.
Пройдя несколько шагов, старик остановился под громадным старым дубом, могучие ветви которого, как крыша, защищали от дождя и бури. Здесь все было приготовлено для торжественной клятвы по древнему языческому обряду германцев.
Под дубом была вырезана полоса густого дерна, средняя часть этого дернового пояса была приподнята и держалась на трех длинных кольях, воткнутых в землю, под этой дерновой крышей свободно могли стоять несколько человек. В вырытом ровчике стоял медный котел, наполненный водою, а подле него -- первобытный острый боевой нож: ручка из рога зубра, а клинок из кремня.
Старик ступил в ров, воткнул свой факел в землю подле котла, обратился лицом к востоку и склонил голову; затем, приложив палец к губам в знак молчания, кивнул головою остальным, чтобы они вошли.
Все четверо молча подошли и стали -- Витихис и Тейя с левой стороны, а оба брата -- Тотила и Гильдебад -- с правой, затем все пятеро взялись за руки, образуя цепь.
Через несколько минут старик отпустил руки Витихиса и Гильдебада, стоявших рядом с ним, и опустился на колени.
Прежде всего он взял полную горсть черной лесной земли и бросил ее через левое плечо свое; затем зачерпнул другой рукой воды из котла и выплеснул ее через правое плечо, потом подул перед собой и наконец взмахнул факелом над головой справа налево. После этого он опять воткнул факел в землю и проговорил вполголоса:
-- Слушайте меня, ты, мать земля, и вы, бушующие воды, и легкий воздух, и пылающий огонь. Выслушайте меня и сохраните мои слова. Вот стоят пять человек от племени Гаута: Тейя и Тотила, Гильдебад и Гильдебранд, и Витихис, сын Валтариса. В тишине ночи пришли мы сюда, чтобы составить братский союз на веки вечные. Мы должны быть братьями в мире и вражде, в мести и правде. Надежда, ненависть, любовь и страдание -- все у нас должно быть одно, как в одну каплю сливается кровь наша.
При этих словах он, а за ним и все остальные обнажили левые руки и протянули их над котлом; старик поднял острый каменный нож и одним ударом сделал разрезы на всех пяти руках, и красные капли заструились в медный котел. Затем все стали на прежние места, а старик продолжал:
-- И мы клянемся самой страшной клятвой, что для счастья готов мы пожертвуем всем: домом, двором, имуществом, лошадью, оружием, скотом, вином, родственником и товарищем, женою и собственным телом и жизнью. А если кто из нас откажется выполнить эту клятву, не будет готов на всякую жертву...