-- Не пришлось бы тебе пожать неблагодарность за эту верность, -сказал Иохим, направляясь к выходу. -- Мне кажется, что наступит время, когда я снова приду просить у тебя Мирьям, и, быть может, тогда ты не будешь так горд.
Он ушел, а вслед за тем в комнату вошел Тотила и за ним -- Мирьям.
-- Вот твоя одежда садовника, -- сказала она, подавая готу темный грубый! плащ и широкополую шляпу. -- А вот цветы. Ты говорил, что она любит белые нарциссы. Я нарвала их для нее. Они так прекрасно пахнут.
-- Благодарю тебя, Мирьям. Ты добрая девушка, -- ответил Тотила.
-- Благословение Господа да будет над твоей золотистой главой, -сказал старый Исаак, входя в комнату.
-- Здравствуй, старик, здравствуй! Какие вы добрые люди! Без вас весь Неаполь знал бы мою тайну. Как мне отблагодарить вас? Но сегодня я уже в последний раз переодеваюсь -- я решил открыто просить у отца Валерии ее руку. И тогда мы вместе отблагодарим вас. Она часто расспрашивает меня о тебе, Мирьям, и давно хочет видеть тебя. А теперь прощайте пока. Я ухожу.
И, надвинув на глаза широкополую шляпу, Тотила, в грубом плаще и с корзиной цветов в руках, вышел из комнаты. Старый Исаак снял со стены связку ключей и пошел отворить ему дверь.
Мирьям осталась одна. В комнате было тихо, через открытое окно проскользнул первый серебристый луч луны. Мирьям осмотрелась, потом быстро подошла к белому плащу, который Тотила оставил здесь, и прижалась к нему губами. Затем встала, подошла к окну и долго смотрела на море, на высокие горы и веселый город. Губы ее слегка шевелились, точно в молитве, и чуть слышны были слова: "На реках Вавилонских сидя, плакал род Иуды. Когда же придет день, в который утихнет твое страдание, дочь Сиона?"
Тотила между тем быстро шел по дороге и через час подошел к вилле Валерии. Садовник, старый вольноотпущенный, был посвящен в тайну молодых людей. Он взял корзину с цветами, а Тотилу отвел в свою комнату. Долго сидел там молодой гот, ожидая часа, когда Валерия, простившись после ужина с отцом, выйдет к нему в беседку. Наконец, луна поднялась на известную высоту, и Тотила быстро направился к условленному месту. Вслед за ним пришла и Валерия.
-- О Валерия, как невыносимо медленно тянулось время! Как я ждал этого часа! -- вскричал он, обнимая девушку. Но та отстранилась от него.
-- Оставь, прошу тебя, оставь это, -- сказала она.
-- Нет, я не могу оставить. Оглянись, как прекрасно все вокруг -- и эта чудная летняя ночь, и благоухающие цветы, и пение соловья. Все, все говорит нам, что мы должны быть счастливы. Неужели же ты не чувствуешь этого?
-- Не знаю, я счастлива и вместе несчастна. Меня подавляет сознание моей вины перед отцом, этот обман, переодевание.
-- Да, ты права. Я также не могу больше выносить этого, и сегодня именно затем и пришел сюда, чтобы предупредить тебя, что мы последний раз видимся тайком. Завтра же утром я открыто буду просить твоей руки у отца.
-- Это самое лучшее решение, потому что...
-- Потому что оно спасло тебе жизнь, юноша, -- раздался строгий голос, и из темного угла беседки выступила высокая фигура с обнаженным мечом.
-- Отец! -- вскричала Валерия.
Тотила быстро привлек к себе девушку, точно желая защитить ее.
-- Прочь, варвар! Валерия, уйди от него!
-- Нет, Валерий, -- решительно ответил Тотила. -- Она моя, и ничто в мире не разлучит нас. Конечно, мы неправы перед тобой в том, что скрывали свою любовь, но ведь ты же слышал, что я решил завтра открыть тебе все.
-- Да, к счастью твоему, я слышал, и это спасло тебе жизнь. Один старый друг предупредил меня о твоем обмане, и я пришел сюда, чтобы убить тебя. Теперь я дарую тебе жизнь, но ты никогда не должен более видеть мою дочь.
-- Отец, -- решительно заговорила тогда Валерия, -- ты знаешь, что я правдива, так знай же: я клянусь своей душой, что никогда не покину этого человека. Отец, ты с такой заботливостью, с такой любовью воспитывал меня, что до сих пор я ни разу не чувствовала, что не имею матери. Только теперь в первый раз мне недостает ее. Так пусть же хоть образ ее встанет теперь перед тобой и напомнит тебе ее последние слова. Помнишь, ты сам сколько раз говорил, что, умирая, она взяла с тебя обещание не препятствовать моему выбору, если я не захочу остаться в монастыре и пожелаю выйти замуж.
-- Да, дитя мое, это была ее последняя просьба, и я обещал ей это. И видят боги, я готов исполнить обещание, если выбор твой падет на римлянина! Но отдать тебя варвару... нет, этого я не могу!
-- Но, Валерий, быть может, я не в такой степени варвар, как ты думаешь? -- заметил Тотила.
-- Да, отец, он не варвар. Присмотрись к нему, узнай его ближе, и ты сам увидишь, что он -- не варвар. Поверь, отец, что твоя дочь не могла бы полюбить варвара. Присмотрись к нему, -- вот все, чего мы оба просим у тебя.
Старик вздохнул и после некоторого молчания сказал:
-- Пойдем к могиле твоей матери, вон она под кипарисом. Там я помолюсь, и дух этой благороднейшей женщины внушит мне, что делать. И если твой выбор хорош, -- я исполню свое обещание.
ГЛАВА VIII
Прошло несколько месяцев. Цетег сидел в своем доме за обедом со старым школьным товарищем своим Петром, посланником Византии. Оба весело болтали, вспоминая прошлое. После обеда они ушли в кабинет и заговорили о делах.
-- Нет, Петр, -- насмешливо заметил Цетег, выслушав длинную, красноречивую тираду, имевшую целью убедить его, что Юстиниан желает поддержать государство готов. -- Нет, не лукавь. Ведь я слишком хорошо знаю тебя, и ты никогда не обманешь меня.
Петр в замешательстве молчал. В эту минуту слуга доложил, что какая-то дама желает видеть префекта. Тот быстро встал и вышел в приемную.
-- Княгиня Готелинда! -- с удивлением вскричал он, увидя гостью, женщину со страшно обезображенным лицом: левый глаз ее вытек, и через всю левую щеку шел глубокий шрам. -- Что привело тебя сюда?
-- Месть! -- ответила та резким голосом, и такой смертельной ненавистью сверкал ее единственный глаз, что Цетег невольно отступил.
-- Месть -- кому же? -- спросил он.
-- Дочери Теодориха! Но я не хочу задерживать тебя: я видела, как в твои ворота прошел мой старый друг, Петр.
"Ну, -- подумал Цетег, -- этого ты не могла видеть, потому что я провел его через садовую калитку. Значит, вы сговорились сойтись у меня. Но чего же вам нужно у меня?"
-- Я не задержу тебя долго. Ответь мне только на один вопрос: я хочу и могу погубить Амаласунту. Согласен ли ты помогать мне?
"А, друг Петр, -- подумал Цетег, -- вот с каким поручением ты явился из Византии! Посмотрим, как далеко вы зашли..." И он ответил:
-- Готелинда, что ты желаешь погубить ее, этому я верю, но чтобы ты могла сделать это -- сомневаюсь.
-- Слушай и суди сам: я знаю, что она убийца трех герцогов, герцога Тулуна убили подле моей виллы. Перед смертью он ударил мечом убийцу. Мои люди нашли их обоих еще живыми и перенесли ко мне. Тулун -- мой двоюродный брат, ведь я также из рода Балтов. Он умер на моих руках. Убийца его перед смертью сознался, что он -- исаврийский солдат, что ты послал его к регентше, а регентша -- к герцогу.
-- Кто же еще слышал это признание? -- спросил Цетег.
-- Никто, кроме меня, никто и не узнает, если ты согласишься помогать мне. Если же...
-- Без угроз, Готелинда. Ты сама имела неосторожность сказать, что никто, кроме тебя, не слыхал этого признания. А если ты станешь обвинять Амаласунту, тебе никто не поверит, потому что все знают, что ты -смертельный враг регентши. Поэтому угрозами ты ничего не добьешься. Но позволь позвать сюда Петра. Мы посоветуемся.
Он вышел и привел Петра.
-- Теперь вместе обдумаем дело, -- начал снова префект. -- Положим, что вы погубите Амаласунту. Кого посадите вы тогда на престол? Ведь для византийского императора дорога к этому трону еще не свободна.
Некоторое время Петр и Готелинда молчали, смущенные его прозорливостью. Наконец, Готелинда ответила:
-- Теодагада, моего мужа, последнего Амалунга.
-- Теодагада, последнего Амалунга, -- медленно повторил Цетег.