Между тем, в своей палатке Тотила говорил, обращаясь к Валерии:
-- Нет, Валерия, его слова не поколебали меня. Я взял на себя великое дело великого Теодориха. Эта была мечта моей юности, это цель моего царствования: для нее я буду жить и за нее умру. За счастье готского государства, Валерия!
Он высоко поднял бокал, но не выпил, потому что в эту минуту, запыхавшись, вбежал Адальгот.
-- О, король Тотила, готовься выслушать ужасное.
-- Что случилось? -- побледнев, спросил Тотила, ставя бокал на стол.
-- Скорее, король! -- закричал появившийся Тейя. -- Снимай венок с головы и надевай шлем. Флот Юстиниана уничтожил весь наш флот у Анконы. Из четырехсот пятидесяти кораблей у нас осталось всего одиннадцать. На берег высадилось сильное византийское войско, и главный предводитель его -- Цетег.
ГЛАВА XII
В нескольких милях к северу от Тагины, у подошвы Апеннин, находилась небольшая крепость Сетинум, около которой Цетег расположился лагерем. В палатку его вошел Люций Лициний.
-- А, Лициний, наконец-то! -- сказал Цетег. -- Я с нетерпением жду тебя. Удалось нанять лонгобардов?
-- Удалось, -- ответил только что возвратившийся Лициний. -- Двадцать тысяч их идет под начальством храброго Альбоина, сына их короля. О, это ужасный народ: храбрый до дерзости, но и грубый, как звери. Альбоин, например, пьет из черепа убитого им врага своего, короля гепидов.
-- Я знаю Альбоина. Он служил у Нарзеса. Да, это храбрый воин, но он вместе с тем очень умен и хитер. Когда он ознакомится с Италией, то может сделаться опасным ее врагом.
-- Да он и теперь прекрасно знает ее. Несколько лет назад он был здесь, переодетый продавцом лошадей, и высмотрел все дороги и крепости в стране. Возвратившись домой, он привез с собой здешних плодов и вина и так описал эту страну своему народу, что лонгобарды теперь только и думают о том, чтобы овладеть ею.
-- Ну, только бы они помогли мне изгнать готов, а с ними уж я справлюсь, -- ответил Цетег. -- Пусть они скорее явятся сюда. Мне необходимо быстрое и сильное подкрепление. Начало войны было очень удачно, а теперь дело не двигается. Совестно сказать, -- итальянцы не хотят восставать против готов, они без всякого стыда уверяют, что под властью готов им живется прекрасно. А между тем, Тотила наверно скоро будет здесь, чтобы отомстить за свой флот. Я посылаю гонца за гонцом к Ареобиндосу, командующему вторым войском: он сидит в Эпире, выгоняет там готов из занятых ими греческих городов и не идет. А с моими византийцами я не могу выступить против Тотилы.
-- А Равенна? -- спросил Лициний.
-- Равенна наша. Как только флот был уничтожен, я тотчас отправил туда тридцать кораблей с припасами. Тогда Гильдебранд снял осаду и ушел во Флоренцию. Но Ареобиндос! Чего он там медлит? Он необходим мне теперь! Я хотел идти к Риму, но что же я могу поделать со своим маленьким войском? Поэтому я и пошел сюда, думая овладеть всеми тремя этими крепостями: Тагиной, Капрой и Сетинумом. Как я торопился! Но я едва успел захватить Сетинум: граф Тейя -- должно быть, буря принесла его сюда из Рима с его крылатым передовым отрядом -- захватил Капру и Тагину раньше меня, и хотя моих сарацин было втрое больше, но он совершенно разбил нас. Если бы подкрепление пришло поскорее, я мог бы овладеть Тагиной. Но Ареобиндос медлит, а Тотила уже идет. За ними движется и Гунтарис. Когда же явится мое второе войско?
Действительно, на следующий день Тотила подошел к Тагине. Вместе с ним приехала и Валерия, в сопровождении Кассиодора и Юлия. Главные силы готов вел герцог Гунтарис с юга, с запада шел старый Гильдебранд. Тотила поджидал их, так как только с ними можно было сделать нападение на сильный лагерь Цетега.
Однажды Юлий вошел в палатку короля и молча подал ему письмо. Тотила нахмурился: он узнал почерк Цетега.
"Юлию Монтану Цетег, префект Рима и главнокомандующий войсками Италии.
Я слышу, что ты живешь в лагере варваров. Лициний видел тебя подле тирана. Неужели совершится неслыханное дело: Юлий поднимет оружие против Цетега, сын против отца? Будь сегодня при заходе солнца в развалинах- храма, который находится между нашими форпостами и форпостами варваров. Тиран отнял у меня Рим, Италию и твою душу. Я все верну назад, и тебя прежде всего. Приходи, я приказываю тебе, как твой отец и воспитатель".
-- Я должен повиноваться, -- сказал Юлий, когда Тотила кончил чтение. -- Я слишком многим обязан ему.
-- Да, -- ответил Тотила. -- Но свидания с префектом опасны.
-- Он не будет покушаться на мою жизнь.
-- Не на жизнь, на твою свободу! Возьми с собой пятьдесят всадников, иначе я не отпущу тебя.
Перед заходом солнца Юлий в сопровождении пятидесяти всадников подъезжал к развалинам. Другие пятьдесят воинов выехали по приказанию короля немного позже. Но на этот раз опасения Тотилы были напрасны: Цетег ждал Юлия один.
-- Ты заставляешь ждать себя: сын -- отца! -- с укором обратился к нему Цетег, вводя его во внутренность храма. -- И это при первом свидании после такой долгой разлуки! И с какой стражей приходишь ты! Кто это научил тебя недоверять мне? Как? Варвары и сюда следуют за нами! -- и он указал на начальника отряда, прибывшего позже. Закутанный в темный плащ, с головой, скрытой под капюшоном, он молча взошел с двенадцатью воинами на верхнюю ступень храма. Юлий хотел удалить их, но предводитель другой партии, граф Торисмут, ответил коротко: "По приказанию короля".
-- Говори по-гречески, -- сказал Юлий Цетегу. -- Они не поймут. Цетег протянул юноше обе руки, но Юлий отступил.
-- О тебе ходят темные слухи, Цетег. Ведь не только в битвах обагрялись твои руки кровью?
-- Твой лживый друг ожесточил тебя против меня?
-- Король Тотила не лжет! Да он уже много месяцев и не упоминает о тебе. Я просил его об этом, потому что не мог защищать тебя от его ужасных обвинений. Скажи, правда ли, что ты изменнически убил его брата Гильдебада...
-- Я пришел сюда не для того, чтобы оправдываться, а чтоб обвинить тебя. Уже целые годы длится борьба за Рим. Я один стою против духовенства, греков, варваров, усталый, израненный, несчастный, я то поднимаюсь вверх, то погружаюсь глубоко вниз, но я всегда одинок. А где же Юлий, мой сын, сын моей души, который мог бы поддержать меня своей любовью? Он то в Галлии среди монахов, то в Византии или Риме, как орудие короля готов, но всегда вдали от меня и моего пути.
-- Я не могу идти по твоему пути, он усеян черными и красными пятнами.
-- Ну, хорошо. Если ты так мудр и так чист душой, то почему же ты не постарался просветить и спасти меня? Где был Юлий, когда моя душа все более отдалялась от любви к людям, все более черствела? Постарался ли ты смягчить, согреть ее? Исполнил ли ты относительно меня свой долг, как сын, христианин священник?
Эти слова произвели потрясающее действие на благочестивый ум и кроткую душу молодого монаха.
-- Прости, -- сказал он. -- Я сознаю, что виноват перед тобой.
Глаза Цетега блеснули радостью.
-- Хорошо. Я не требую, чтобы ты принимал участие в моей борьбе. Жди исхода, но жди его не в лагере варваров, моих врагов, а подле меня. Священнейшая обязанность твоя -- быть подле меня. Ты -- добрый гений моей жизни. Мне необходим ты и твоя привязанность, иначе я совершенно буду во власти тех темных сил, которые ты ненавидишь. Если существует голос, могущий пробудить во мне веру, -- которая, как ты говоришь, одна дает благо, -- то это только твой голос, Юлий. Итак, решай!
-- Ты победил, отец, я иду с тобой! -- вскричал Юлий, бросаясь на грудь префекта.
-- Проклятый лицемер! -- раздался вдруг громкий голос, и предводитель отряда бросился на площадку, где стояли разговаривавшие, и отбросил капюшон, скрывавший его лицо. Это был Тотила, с обнаженным мечом в руке.
-- Как, варвар, ты здесь! -- с величайшей ненавистью вскричал Цетег и также выхватил меч. Враги бросились друг на друга, клинки зазвучали. Но Юлий бросился между ними и удержал их руки. Ему удалось разделить их на мгновение. Оба стояли с мечами в руках, с угрозой глядя один на другого.