— Услышит тебя наш д’Обюссон — не дослужиться тебе, брат Томас, до "столпа"! — засмеялись наперебой рыцари.
— А ему и так не быть туркополиером. Как он будет командовать кавалерией, когда его ж ни одна лошадь не выдержит? Ему слона надо! Боевого!
— Не знаю, как лошадь, — парировал мрачный Ньюпорт, — а твоя шлюха выдержала.
Благородные рыцари чуть было не устроили простонародный мордобой, псы возмутились, настороженно рыча, словно желая помирить поссорившихся; те их не особо послушали, да дюжие немцы помогли — развели противников, как хэндлеры мастифа с барсуком, а там вскоре и повод к сваре забылся; посмеялись только от души на миротворческие усилия верных псов.
Оверньский флейтист как-то незаметно сменился тремя греками-музыкантами, под яростные наигрыши которых плясала голой на столе загорелая танцовщица, раздваиваясь в глазах Джарвиса — да и не его одного. В помутневшем мозгу родилась мысль — это амазонка сошла с замковой стены… Может, о чем-то таком и говорил Лев, рассуждая о нимфах, кентаврах… Разве может она быть простым человеческим существом?.. Дитя природы, ее квинтэссенция, вулкан, пышущий магмой первозданной страсти?!
Пустившись в неистовстве танца по залу, сверкнув белозубой улыбкой, знойная южная женщина с прической Горгоны, ибо ее густые длинные патлы волос и вправду казались ожившими черными змеями, кружа, добралась и до моряка. Жестоко раздразнив, словно гигантская бабочка, покружила к следующей жертве, ослепив Джарвиса мельканием пятен огня, отражавшегося на ее обнаженном теле.
Вот они сверкают все быстрее, кружатся вихрем, сливаясь друг с другом, невыносима резь в глазах… Отяжелевшая от хмеля голова Роджера склонилась, глаза закрылись самисобой, и что было дальше, он уже не знал… А полубогиня, воплощенная энергия и ярость плоти, буйная первобытная радость Малой Азии, веселая соблазняющая нимфа — она получила за танец свои жалкие монетки (две трети из которых, как обычно, отобрали музыканты). Утром, закутавшись в покрывало, нимфа понуро брела по Галикарнассу, глотая слезы и с нежностью думая о ребенке, которого теперь будет чем накормить…
А на следующий день Лев, как и обещал, повел Джарвиса на руины галикарнасского мавзолея, который в те годы еще сохранял достаточно обломков для того, чтобы можно было постичь все его былое величие. Англичанин был рад прогулке, выветривавшей остатки вчерашнего хмеля, а грек оказался умелым и даже интригующим рассказчиком. Сидя на ступенях сходной мраморной лестницы, ведущей к еще существовавшей тогда погребальной камере царя-сатрапа Мавсола, Лев вдохновенно рассказывал о нем и его сестре-жене Артемисии, поглаживая увязавшегося за ним полосатого любимца…
— Лучших греческих зодчих и скульпторов собрал Мавсол для возведения своей усыпальницы, но размахнулся так, что строительство при его жизни так и не было завершено, доделывала Артемисия… Очень его любила! Когда он умер, она предала его останки огню, а потом, смешав часть его праха с вином, выпила, чтоб поистине не расставаться с ним… Но она, однако же, на деле показала, что может не только слезы лить, но и править твердою рукой. Тогда родосцы, негодуя на то, что карийским царством правит женщина, отправили морскую экспедицию на захват Карии, и вот, прознав об этом, Артемисия укрыла в меньшей гавани Галикарнасса свой флот с воинами на борту, а горожанам повелела быть на городской стене, чтобы приветствовать захватчиков. И вот, когда родосцы прибыли в большую гавань, она при общем рукоплескании и восторженных кличах своих подданных пообещала сдать город. Враг высадился, беспрепятственно вошел внутрь, оставив корабли, а ей того и надо было: ее флот перешел по каналу в большую гавань, высадил десант, после чего ее моряки увели пустые суда родосцев в море, а врагов окружили на форуме и перебили.
— Разумно, хотя и несколько рискованно.
— О, ты думаешь, на этом дело закончилось? Плохо ты знаешь Артемисию!
— Да я вообще как бы не имею чести ее знать, — пошутил англичанин над запальчивым высказыванием грека, но тот не обратил внимания и вдохновенно продолжил:
— Тогда Артемисия посадила на захваченные и нарочно для того увитые лаврами вражеские корабли своих воинов и гребцов и отправилась на Родос. Там, конечно же, подумали, что это свои с победой возвращаются, и в результате беспрепятственно пропустили в охраняемую гавань, после чего царице оставалось только захватить Родос, что она и сделала, казнив городскую верхушку и поставив трофей в память о своей победе — две большие бронзовые статуи. Одна отображала родосскую общину, другая — царицу, и при этом Артемисия возлагала на женщину-Родос каленое клеймо. Так-то вот, друг Роджер.