"Летучая" артиллерия бранденбургского приора оказалась малодейственной и, несмотря на совершаемые ею передвижения, все же была вскоре подавлена врагом. Огромные ядра разбивали орудия, разносили в щепы повозки и превращали людей и лошадей в кровавое месиво. То же случилось и с фортами: изуродованные пушки иоаннитов вскоре замолкли, каменные укрепления разносились вдребезги и своими же осколками убивали и калечили защитников острова. Деревянные укрепления вовсю пылали, а земляные хоронили под собой греко-латинян.
И тем не менее христиане препятствовали высадке яростно. Султанский визирь Мизак-паша помнил фанес-ский позор, поэтому, хоть и имел все шансы подавить сопротивление иоаннитов, пошел по пути наименьшего сопротивления. Он действовал согласно заранее разработанному им плану, связав силы родосцев первым десантным дивизионом, самым мелким, и высадив прочие десанты в стороны от места боевого столкновения.
Бранденбургский приор положил более двух третей своих конников в тщетной попытке порубить выбравшихся на берег мусульман, но в итоге отошел с огромными потерями. Магистр с холма все это прекрасно видел и сказал приближенным:
— Как и следовало ожидать, мы ничего не можем противопоставить этой массе. Высадка им, бесспорно, удалась… — Тут каменное ядро, выпущенное с одного из больших кораблей, с громким хлопком врылось в склон холма, обдав всадников развороченными комьями земли. — Надо отвести людей — их и так полегло много. Затворяемся в крепости, а дальше видно будет, что и как. Зная турок, можно предположить, что этот день у них уйдет на расстановку орудий. Проследим с колокольни нашего собора, как они… — Д’Обюссон не договорил, все и так было понятно — другое дело, что здесь он несколько ошибся. Мизак-паша второй раз с начала дня переиграл магистра.
Об этом, впрочем, чуть позже, а пока побитое крестоносное воинство понуро отступает по вспаханной турецкими ядрами и дробом земле, изрытой оказавшимися практически бесполезными траншеями, под улюлюканье ободренных первой удачей османов, волоча немногие уце-девшие орудия. Визирь попытался было тут же организовать преследование, но это ему не удалось: легкая конница не успела выгрузиться, а тяжелую — сипахов, выгрузившуюся частично, он пожалел.
Из пехоты — когда отступила опасность — опять впереди всех были ненасытные янычары со своими котлами, оттеснившие при выгрузке прочих… Забегая чуть вперед, укажем, что турецкая армада под командованием Алексиса из Тарса — еще один грек на турецкой службе! — за две "ездки" перевезла на Родос порядка ста тысяч человек.
Глядя на высадку своих войск и отступление иоаннитов, созерцая окровавленные тела родосцев, визирь довольно погладил свою бороду и, обратившись к находившемуся при нем хитроватому старичку, бею Сулейману, изрек:
— Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Полагаю, достопочтенный бей с радостью отыщет в несметной сокровищнице своих слов именно такие, которые с полной точностью выразят нашему повелителю, великому и непобедимому падишаху Мехмеду, славное начало его нового предприятия, порученного его смиренным и ничтожным слугам. Из этих слуг я — наипоследнейший, не стоящий ни внимания, ни сладкоречивых похвал, ибо содеял все это в точном соответствии с мудрым указанием моего несравненного повелителя Мехмеда!
Старичок лениво зевнул, отменно зная цену всем этим словоизлияниям, но отвечать надо было. Попробуй при свидетелях не ответить на столь верноподданную речь. Эдак недолго по возвращении угодить в Семибашенный замок[3], а там много ль старичку потребуется для встречи с Аллахом?
— Подобно трудолюбивой пчеле, неустанно порхающей над медообильными благоуханными цветами, — сказал старичок, — буду собирать я в цветнике своих слов наикрасивейшие. Но не ради славы историка, а лишь для ублажения слуха нашего несравненного повелителя, великого падишаха Мехмеда Фатиха…
Стоявший рядом немецкий инженер Георг Фрапан, давно и преданно служащий султану, мысленно перебрал ряд отменных немецких ругательств. Но вслух, естественно, ничего не сказал и даже вида не подал — в конце концов, разве сам он лучше этих двоих? Многолетнее пребывание в Турции сделало из него такого же льстеца — только льстил он меньше и реже, в чем, опять же, была своя доля расчетливой хитрости. С виду казалось, что лесть из уст столь неразговорчивого и сдержанного на хвалы варвара является несомненной истиной, коль скоро даже такой медведь ее изрек.