Выбрать главу

Еще через парочку дней отозвалась бабка Килина из Зеленого Гая, старушка-самогонщица, оказывавшая услуги еще Стасю Стафийчуку, в банде которого находился ее сын. Правда, в последний год бабка запросилась на покой, но люди Сороки ее так пугнули, что старая карга вновь обрела былую прыть. Бабуся была неграмотной, и ей пришлось добираться до райцентра, чтобы рассказать дидку из райпотребсоюза последние новости, а тот уже отправил «грепс». По ее словам, Нечай приехал к Владе не один, а с городской девкой, на стыд людям натянувшей на себя мужские штаны. Нечай и Ива ходили на охоту, на лыжах катаются, собрали таких же вертихвосток из местных и устроили в клубе концерт. И правда, голосок у той Ивы, как у райской пташки, все песни украинские народные пела, а губы у нее и очи злые. Хотела она, Килина, узнать, что потеряла Ива в Зеленом Гае, подкатилась к Нечаю, но тот ее так шуганул — до сих пор на спасительницу матерь божью молится за то, что отвела напасть от антихриста инструктора…

«И вот с такими людьми, как бабка Килина, мы думаем победить? — горестно размышлял Сорока, прочитав донесение. — Впрочем, кто думает о победе? Продержаться бы еще немного, пока американцы не обрушатся на Советы, у них атомная бомба, они сотрут с земли весь этот народ, которому и дела нет до будущей великой державы». В последние дни Сороку все чаще и чаще охватывало тупое отчаяние, к сердцу подступала темная ненависть к людям: ходят по земле, работают, плюют на все его, сорочьи, призывы.

Офелия выходит на след

— Видите, как хорошо иметь распространенную фамилию! — Ива Менжерес была в прекрасном настроении. Поездка в Зеленый Гай, несомненно, пошла ей на пользу. На щеках заиграл свежий румянец, зимний ветер коричнево прижег отбеленную кремами кожу.

Она докладывала Сороке о поездке в иронических тонах, чуть подсмеиваясь над собой:

— Я стала совсем селянкой — научилась коров доить и в печи обед варить. Собиралась даже замуж выйти, сватался там один хлопчина-механизатор. «Ты, — говорит, — песни поешь гарно, станешь у нас самодеятельностью руководить вместо Леся Гнатюка, нашего дорогого товарища-друга, убитого проклятыми бандерами…»

— Но-но! — Сорока поджал губы, укоризненно погрозил пальцем.

— Так это же не я, это он говорит… — постреляла глазками Ива. — В нашем крае Менжересов — через пять хат шестая. И в Зеленом Гае живут три или четыре под такой фамилией, со всеми познакомилась, а с одним даже породнилась, его дедушка к моей бабушке в садок шастал…

— Перестаньте, Ива, переходите к делу. Что у вас за дружба получилась с Нечаем?

— За что люблю вас, друже референт, так это за откровенность! Ну где бы мне догадаться, что вы следили, а так нате вам — сами выложили! Вам бы батярусами[43] командовать! — Ива не выбирала выражений.

Сорока от неожиданности поперхнулся. В самом деле, проговорился. И тут же постарался как-то объяснить Иве неосторожный свой вопрос:

— Вы там были приметной гостьей. И естественно, мне сразу же сообщили о появлении в тех местах дочери известного общественного деятеля профессора Менжереса. Специально за вами устанавливать слежку не было необходимости, согласен, это было бы с моей стороны неинтеллигентно.

— Опять же спасибо! А я ведь, наивная, думала: таким, как я, доверять надо полиостью! Можете вы распорядиться, чтобы Настя принесла после дальней дороги рюмочку? Продрогла и… привыкла…

«Не хватало еще, чтобы алкоголичкой стала», — подумал Сорока, попросив Настю принести что-нибудь выпить.

— В Зеленом Гае у каждого свежи в памяти интересующие вас события. Марию Шевчук хорошо помнят. Нечай мне сам рассказывал, как преследовал ее однажды на плантации подсолнечника и едва не погиб от пули телохранителя. Он ненавидит Марию лютой ненавистью, прямо белеет, как только упоминается ее имя, считает предательницей, ярой националисткой и прочая и прочая. А его жена, Влада, наоборот, думает, что учительница была неплохим человеком, случайно попала к националистам и уже не смогла от них отделаться…

— Слушайте, Ива, вы будто нарочно меня злите: разве позволительно так говорить о наших верных соратниках?

— Вы кого имеете в виду: Шевчук или тех, кого она вокруг своего пальчика обвела?

вернуться

43

Батярус — босяк (диалект.).