– Занапастили* – панове – вы Запорожье, – сказал Шульга, печально помотав головою.
– Да, не горазд* сделали, – угрюмо заметил Таран, подёргивая седой ус, – и чёрт втаскал наш кош за этим ляшским подпанком Мазепой – никогда от этой польской души добра кошу запорожскому не было...
– Что верно – то верно, – поддержал его один из прибывших козаков, – добра от Мазепы никогда низовому войску не было, и как это товарищество доверилось ему...
– Так то оно так, – отозвался Перековец на эти слова, – да ты Мандро́*, забыл, что за человек наш гетман... Недаром в Сечи говорилось – от Богдана до Ивана* – не было гетмана. – Иван Мазепа не абы какой гетман был!
– Вольному кошу гетман не указ, – возражать Мандро, – а что у нас молодята большую волю взяли, так это правда. Им всё одно – хоть до шведа, хоть в пекло – абы шум был, а войско пропало...
– А когда старики за Москву тянули, – ворчливо перебил его Таран, – так молодята грозили песку за пазуху насыпать, да в Чертомлык* посадить раков кормить...
– Эх горазд, не горазд, – прервал все споры Перековец, беспечно махнув рукой, – славному кошу и под турком будет добро жить... Давайте, братцы, поснедаем, а то аж душа болит – есть хочется...
***
Целый день отдыхали и собирались с силами беглецы. Шульга ничего не жалел для нежданных гостей: – «всё одно – не вам – так москалям достанется», – проговорил он и по его приказу молодики резали без счёту баранов и бросали мясо в котлы с варившейся пищей.
– Как вы утрапились на зимовник, – расспрашивал Омелько.
– Да просто бежали без дороги и набежали.
Водил Омелько побратима – показывал пойманного ночью коня.
– Вот так конь, – хвалили козаки.
– Одно слово огер!
Ходили и шведы смотреть – но никто, ни шведы, ни запорожцы не признали коня за своего.
– Кто его знает, – толковали сечевики, – теперь по Дикому полю и людей и коней много растеряно...
Подкрепившись едой и сном сечевики оживились – посыпались шутки, остроты. Шведы же держали себя мрачно и сосредоточенно.
Одни возились всё время около одного своего сотоварища, беспомощно полулежавшего, облокотясь на седло.
Сам Перековец тоже принимал большое участие в этом шведе.
– Добрый швед, – рассказывал он, – если б не он, то может быть мы и не вырвались из лап москалей.
Омелько подошёл взглянуть на «доброго» шведа, которому товарищи клали примочку ко лбу.
– Ирих! Ирих! – слышалось среди них.
– Занедужил бедняга, – пояснял Перековец Кисланю, – а завзятый рубака, козаку не уступит...
Омелько с сочувствием смотрел на бледное лицо шведа, которое ему понравилось чисто детским наивным выражением.
Солнце повернуло на запад, и Перековец уже велел готовить коней к .дальнейшему бегству, как на зимовник наскакали два козака – одвуконь каждый.
– Беда, братцы, – кричали они ещё издали, – погоня! Москаль по сей бок Ингульца гоны гонит.
Усталые кони храпели, поводили мокрыми потными боками – не стали и отдыхать.
– Некогда, пановы, москаль головы рубит, – и оба, наполнив сушёные тыквы и деревянные баклажки водой, понеслись дальше.
– На конь! На конь! До зброи!* – раздалось в зимовнике, и более торопливые уже выводили коней на дорогу. А там скакала уже новая ватага – те уже не кричали, не останавливались, а только, оборотившись назад, грозили и показывали нагайками – «смотри, мол, берегись».
А вот ещё один подскакал. Шапка потеряна, окровавленная голова обвязана грязной тряпицей. Серый, разгорячённый ездой; конь рвёт и кидается вперёд. Уздечка в крови и клочья белой пены падают на землю.
– Гей, паны-братья, прямуйте на Ингул... За теми байраками драгунские подъезды... Словили шведского офицера... Сам не знаю, как ушёл... – и, прокричав это одним духом, козак стегнул нагайкой коня и помчался, не разбирая дороги, через терны, вспугивая жаворонков, перепелов, куликов и всякую другую мелкую птицу.
В зимовнике начался страшный переполох.
– Выезжайте! Выезжайте! – кричал Перековец.