Посол порой сам ощущал неуверенность относительно истинных намерений своего короля. Его выпад о передаче крепостей Стединк оставил без внимания, что в конечном итоге вызвало одобрение Густава, который успел одуматься и поменять решение. Но тут же последовала инструкция о том, что «наилучшим образом» разузнать и сообщить в Стокгольм какие силы Россия может выставить против Пруссии и Финляндии? Мобилизованы ли войска на границе и в крепостях, или они усилены? Какие планы у принца Нассау? И кто возглавит войска в случае войны с Пруссией? Какими силами располагает русский корабельный флот и когда он может выйти в море? Где у него будет главная база?
Собрать такое количество военных сведений невозможно незаметно. Неизбежно возникнет недоверие к Швеции и самому Густаву. А кроме того на все это потребны деньги, которых у Густава не было и которые он же надеялся получить у русских. Жизнь в Петербурге была крайне дорога и чтобы хоть как-то соответствовать тому, что было принято в русской столице, где в отличие от Версаля золото не покрывалось патиной, а сверкало во всем его великолепии, Стединк влезал в долги. Шведское посольство размешалось в самом центре города, на том самом месте, где в будущем возведут величественный Исаакиевский собор. Но Густав советовал проявлять бережливость.
Вопрос с границами отпал сам по себе. Про устные договоренности вспоминать уже никто не хотел. Стединку удалось убедить короля забыть про это и приложить все усилия для заключения союзного договора с Россией. Наилучшим способом достичь здесь успеха Стединк считал связать два царствующих дома брачными узами и помолвить юного кронпринца Густава Адольфа с Александрой Павловной, внучкой императрицы. Король колебался, но, в конце концов, стал склоняться к этому.
Бесконечные интриги Густава порой доводили барона до полного отчаяния.
- Мое здоровье, выдержавшее Саволакс, становиться все хуже и хуже в Петербурге! – жаловался барон своей обожаемой Фредерике, с которой он, наконец, воссоединился. Жениться на девушке он не мог, для этого требовалось соизволение короля, поэтому, хоть Фредерика и пребывала на положении любовницы, но именно она теперь благотворно действовала на Стединка, и была той отдушиной для барона, где он мог забыться от всех неприятностей петербургской жизни. Это была скрытая от всех посторонних глаз идиллия семейной жизни. В XVIII столетии никто не удивлялся наличию любовницы, и никого это не шокировало. Сама императрица относилась к этому с пониманием. Она подарила Стединку великолепную мебель для спальни, состоящую из двух огромных кроватей, ибо Екатерина явно хорошо представляла себе жизнь в посольстве, и предоставила прекрасной Фредерике отдельную кровать.
Русские продолжали победоносную войну с Турцией и осадили Измаил. Теперь в Петербурге ожидали завершения осады и возвращения в столицу светлейшего князя Потемкина – гениального и бешеного главного чиновника всей империи, влияние которого на Екатерину было беспредельно. Для себя Стединк уже решил:
- Жизненно важно добиться расположения Потемкина, человека который управляет государством, заинтересовать его. Он сможет сделать больше, чем все императрицы вместе взятые!
Но нужно было сначала, чтобы пал Измаил.
Лишь к осени 1790 года Военная Коллегия завершила канцелярскую переписку по Веселову. Казенный курьер, прибывший в Хийтолу, привез пакет, в коем значилось, что надлежит господину маеору Петру сыну Алексееву Веселову отбыть на турецкий фронт в распоряжение генерал-аншефа Суворова.
А у них в семье уже и прибавление случилось. Летом Ольга благополучно разрешилась от бремени и сыночка подарила. В честь отца ее, Иваном назвали, Иоганном по-немецки. Бедняга фон Вальк все в тюрьме находился. Король оказал милость и отменил приговор суда, определивший многим мятежникам, в том числе и бывшему капитану фон Вальку, смертную казнь. На эшафот отправился лишь непокорный полковник Хестеску.
С получением пакета казенного, стал готовиться к отъезду и Веселов. Ольга плакала потихоньку, а старик Веселовский крепился:
- К самому Александру Васильевичу возвращаешься, сынок! – но сердцем-то понимал старый полковник, что там, где Суворов, там и самая сеча. Не удержался, на прощание и сам слезу смахнул рукой.