- Ах, дорогой Дойчлендер! – У Стединка не было слов. Какой же он умница! А ведь никогда бы раньше Курт так не отозвался о своем соседе. Долговязая фигура немца всегда внушала ему отсутствие каких-либо чувств и абсолютный скептицизм во всем. – Как я вам благодарен!
- Не стоит, мой дорогой барон. Просто эта женщина, - приложил палец к губам, - без имен, действительно несчастна со своим скотиной мужем, и заслуженно достойна такого как вы, Стединк! Так подарите ей немного счастья. И себе тоже. А я… я порадуюсь за вас обоих.
- Дойчлендер… - Курт развел руками. Слов не было.
- И не надо! – ответствовал сосед. – А теперь, когда мы все оговорили, я гашу свечу, завершаю свое полуночное чтение, а вы – страдания. И ложимся спать. С чистой совестью и с самыми благими намерениями. – С этими словами Дойчлендер отложил томик, задул свечу и, повернувшись на бок, погрузился в сон.
Стединку ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза, и стал любоваться прекрасным образом Агнесс. Как все удачно складывалось.
- Спокойной ночи, дорогая Агнесс! – и с этими словами Курт уснул.
За первой встречей, последовала и вторая, затем и третья. Сначала они случайно встретились в городе. Агнесс смущенно потупила глаза, и чуть слышно произнесла:
- Я так благодарна, вам…
- Барон Стединк, Курт Стединк. – он подсказал ей.
- Да, господин барон. – кивнула она. – Мне очень неловко, что … - она с трудом подбирала слова, бедняжка, - что вы застали меня в … в таком состоянии.
- Ну что, баронесса, - Курт старался быть, как можно более учтивым, - я счастлив, что смог хоть чем-то вам помочь в ту минуту. И поверьте, в моем лице вы всегда найдете самого преданного, самого испытанного друга, который никогда, слышите, баронесса, никогда не отвернется от вас. – Но страсть вырвалась наружу и Стединк не мог ее удержать, - вы всегда можете рассчитывать на меня. – Он низко и галантно поклонился ей.
Сквозь все смущение, прекрасные голубые глаза Агнесс смотрели на барона и с удивлением и с обожанием.
- Когда вам было бы удобно, барон, чтоб я вернула вам ваш платок, который пришелся так кстати?
- Какая мелочь, сударыня, я был бы счастлив, если б вы оставили его себе. На память, если вы не сочтете это оскорбительным?
- Я с удовольствием это сделаю! Благодарю вас и прощайте. – В полном смятении быстро проговорила баронесса и, резко повернувшись, устремилась прочь, не в силах больше продолжать разговор. А Стединк остался стоять на месте, ошеломленный, внезапно свалившимся на него счастьем:
- Она взяла платок! На память! Значит она помнит, она думает обо мне! О, какой же я счастливец.
Их встречи становились все чаще и чаще. Барон все также посещал дом Шнейдеров, тяготясь шумным присутствием остальных офицеров, в особенности мужа Агнесс, а потом, когда все отправлялись на поиски ночных приключений, он так же, как и в первый раз незаметно для других проникал в библиотеку, и наслаждался беседой со своей обожаемой баронессой. О чем они только не говорили: философия, естествознание, литература, поэзия. Курт поражался обширности кругозора и начитанности своей собеседницы. Они говорили и говорили без умолка. Но это были лишь слова, которые произносили их губы, а глаза… глаза говорили другое:
- Я люблю вас, Агнесс.
- И я люблю вас, Курт.
- Боже, какое страдание видеть вас здесь, в присутствии вашего мужа!
- И я ужасно тягощусь им, но поверьте мне так хорошо с вами, когда мы вдвоем.
- И я счастлив! Я люблю вас, Агнесс!
- И я люблю вас, Курт!
Стединк понимал, что свидания в доме Шнейдеров, не могут происходить бесконечно, в конце-концов, их заметят, и это бросит тень подозрения на нее. Один раз, хозяин дома, дядя того самого капитана Шнейдера, мужа Агнесс, вошел в библиотеку, когда они находились там наедине. Правда, старик лишь прошамкал:
- Интересуетесь литературой, молодые люди?
- Да, господин барон, - ответил Стединк, - вот обсуждаем одно из сочинений господина Мольера, - и показал раскрытый томик, что был у него в руках.
- А… - протянул старый Шнейдер, - француз… комедии. – Махнул рукой и, шаркая, вышел прочь.
Стединк взглянул на книгу, и обнаружил, что это был отнюдь не Мольер, а Корнель, показал Агнесс, пожав плечами, и оба прыснули тихо от смеха, подумав, что было бы, если б обман обнаружился.
Они встречались и днем, в городе, якобы случайно. Но все это было так мимолетно, что оба начинали этим тяготиться. Нет, Пфальцбург, не был, конечно, Парижем, хотя и здесь нравы царили довольно свободные. Но чувства, вспыхнувшие между этими двумя молодыми людьми, нуждались в защите от ненасытного общественного мнения, превозносящего грязь, разврат и порок, они должны были оставаться чистыми, хотя бы в их собственных глазах, и уж ни в коем случае не выставляться напоказ.