Однажды ночью я вскочил от громоподобного моторного рева на улице, по сравнению с которым самолетный шум над крышей казался гудением шмеля. Уши заложило, стекла дружно задребезжали, в темноте почудилось, что со стен сыплется штукатурка. Я выглянул в окно, однако гром на колесах уже катился в сторону центра, и видны были только удаляющиеся красные огоньки да мятутциеся лучи сильных прожекторов. Проехали машино-люди, которых в Швеции называют ревущим раскатным словом - "раггары".
Днем я увидел это дикое стадо на многолюдных улицах. Оно бешено промчалось мимо, пешеходы и автомобили шарахались от него, а у меня снова, как ночью, защемило сердце.
На мощных мотоциклах со специально снятыми глушителями сидели парни в шкурах и умопомрачительных лохмотьях. Под стать водителям - немытым и нечесаным, были их спутницы, восседающие на багажниках. Мы с переводчиком подошли к полицейскому. Молодой розовый парень, улыбаясь, выслушал нас.
- Нет, я не имею права остановить их, - сказал он.
- Но ведь они, проехав среди ночи сквозь город, разбудили добрую сотню тысяч человек!
- Да, но закона нет...
- Проснулись детишки, - не уступал я. - В городе есть, конечно, и душевнобольные, и люди, внезапно пораженные инфарктом, инсультом, другими тяжелыми заболеваниями, и для них такой внезапный гром равносилен...
- Понимаю, понимаю,-перебил переводчика полисмен, улыбаясь все шире. Но ведь у нас демократия!
- Если это демократия, то что тогда?.. - Я готой был употребить какое-нибудь труднопереводимое слово, но переводчик потянул меня за рукав, видя, что полицейский совсем заулыбался. Очень веселый попался полицейский, раньше я что-то таких в Стокгольме не видел.
Помню, как в первый день пребывания здесь решили мы посмотреть смену королевского караула. Это красочное музыкальное действо собирает множество зевак - туристов, мальчишек, просто прохожих горожан. Отряд человек в сто церемониально, торжественно идет по улицам под бравурную маршевую музыку, ослепительно блистая латунными инструментами, знаками отличия, расшитыми мундирами. Несут начищенное оружие, какие-то регалии на шестах, трезубцы не то лиры с колокольчиками и еще чем-то звенящим. Лица офицеров и солдат непроницаемо серьезны, и столь же серьезны полицейские на площади перед королевским дворцом.
И вот неожиданно стал я свидетелем скандального поступка какого-то прохожего - пожилого, странно дергающегося человека в поношенной одежонке и в запыленных, растоптанных башмаках. Сдается, что это был либо непроспавшийся наркоман, либо негоспитализированный шизофреник, а может быть, и просто' провокатор. Перед выходом церемониального караула на площадь он вдруг выскочил из толпы и возглавил процессию, шагая в лад музыке, вскидывая над головой правую руку и визгливо выкрикивая: "Хайль Гитлер!"
Лица полисменов оставались столь же неприступно серьезными, прохожие, казалось, были даже рады потехе, и только когда этот психодиночка отошел в сторону и, шагая мимо толпы, снова завел свое, раздались возмущенные голоса. Его окружила группа туристов из ФРГ. Какие-то седые дамы протестующе кричали "найн!", "демократишен!" и еще что-то, пытались даже достать оппонента своими легкими зонтиками. А группа молодых волосатых парней, оживленно жестикулируя, спорила подле, обсуждая, должно быть, проблему - демократично ли будет намять бока человеку, провозглашающему чересчур недемократический лозунг? Многие в толпе смеялись над редкой уличной сценкой, и только полицейские оставались невозмутимо безучастными к вопиющему нарушению традиции...
Швеция по форме правления - конституционная монархия, в которой власть короля традиционно ограничена риксдагом. Торжественная смена караульных постов у королевского дворца - тоже дань традиции, существующей почти во всех странах, сохранивших до наших дней августейшие, чаще всего номинально правящие семейства. В последнее время на Западе стало модным презрение ко всем традициям, в том числе самым древним и вполне, казалось бы, безобидным. Недавно вот прочел в газете, как группа молодых людей оскорбляла и оплевывала английских национальных гвардейцев, стоящих на часах, а одна экзальтированная девица не только сорвала медвежью шапку с головы недвижимого и ни в чем не повинного караульщика, но и раздавила своим каблучком палец на его ноге.
Впрочем, замечу, что скандальные эпизоды, нарушавшие самые святые традиции, случались и в старину. Основателем теперешней династии шведских монархов был не швед, а француз Жан Батист Жюль Бернадот, он же принц ронте-Корво, известный наполеоновский маршал и франкмасон. При Наполеоне выдвигались, несомненно, люди незаурядные, яркие, и Бернадот, как большинство других полководцев Бонапарта, в начале французской революции служил в небольшом чине. Смелый, честолюбивый и ловкий француз пришелся шведам в буквальном смысле ко двору. В 1810 году он был усыновлен престарелым королем Шве^ции Карлом XIII и по специальному решению риксдага стал наследником престола. Сделавшись фактическим главой государства и будучи дальновидным, умным политиком, Бернадот порвал с Наполеоном и заключил союз с Россией, потом с Англией. После смерти своего приемного батюшки он несколько десятилетий благополучно просидел на троне под именем Карла XIV, ни разу не воевал, положив начало знаменитому шведскому нейтралитету, и дожил почти до середины девятнадцатого века. А когда приступили к омовению и бальзамированию августейшего тела, шведский двор был неожиданно эпатирован и с трудом вышел из шокового состояния - на руке их обожаемого короля оказалась плохо вытравленная татуировка "Смерть королям!"
...Вечер у Рольфа Бернера. Этот стокгольмский журналист прям и резок в оценках, серьезен в подходе к большим вопросам откровенен и последователен в разговоре, а мне такие люди нравятся. Рольфа волнуют политические, социальные проблемы. Только что вышла его книга, и он дарит ее мне. Называется она "Kolchos". что в переводе означает "Колхоз". Рольф жил в одном из хозяйств Смоленщины, работал и ел с колхозниками, беседовал с ними, фотографировал их, рылся в колхозном архиве и в подшивках местных газет. Книга эта об истории, экономике, культуре, о трудностях роста и достижениях рядового нашего колхоза, о его людях и проблемах.
Рольф считает, что коллективизация была исторически неизбежной, единственным для нас способом покончить с массовой бедностью, отсталостью в земледелии, чересполосицей, все время подчеркивает роль колхозного строя в судьбах страны и людей.
- Без него было бы куда трудней справиться с Гитлером, - говорит он. И какой бы был это сейчас колхоз, если б он не потерял в войну сто шестьдесят мужчин!
Живет Рольф Бернер в стокгольмском пригороде Накке-"ленточном городе", к которому примыкает большой лес, покрывающий береговые скалы Сальтшена.
- Идемте, - приглашает хозяин. - Не пожалеете.
Внизу, у корней могучих стволов, было сумеречно и влажно, как в тайге, а на вершинах, в лучах закатного солнца, еще пели птицы.
Надо бы сказать тут о стокгольмских птицах.
В городе их тьма-тьмущая. И не сизарей, не галок, не воробьев - типично городских птиц, а самых настоящих лесных пернатых. Вот стайка синиц обрабатывает кустарник среди шумной улицы, вот вровень ,с моим окном спиралью поднимается по сосновому стволу поползень, обирая свои старые захоронки, вот выводок дроздят во главе с хлопотливой мамашей роется в земле под скамейкой, на которой сидят люди. Летом сорока редка, а в Стокгольме эти белобокие крикуньи стрекочут повсюду и больше всего любят посудачить на заборах, покачивая своими черными ромбическими хвостами и воровато озираясь. А однажды в городском шуме я услышал знакомые глухие звуки, будто дятел долбил неподатливую сухую древесину.
Откуда тут дятел, если кругом дома, провода и автобусы? Но это был действительно он. Вершина одинокой сосны виднелась из-за крыши, и большая пестрая птица старательно долбила голый, умерший сук. И совсем уж я подивился, увидев в сумерках, как меж старых вязов вокруг нашего посольства бесшумно летает сова,