— Это «Сент-Эмильон», который я разливал по бутылкам в кафе «Ориенталь»! Да, уж мы с Бугра погнули-таки спину!
После ужина, уже за десертом — это был рис с шоколадным соусом, — Элоди заверила мальчика:
— Будь мы побогаче, ты бы непременно остался у нас…
— Но если тебя возьмет дядя, у него тебе тоже будет неплохо, ты знаешь, и даже… — добавил Жан, но так и не закончил своей фразы.
Он заметил, что Оливье слушал его, низко опустив голову. Жан откашлялся и пошел к Элоди на кухню. Мальчику хотелось заплакать, сказать им, что он только и мечтает остаться с ними, что он будет послушным, станет делать все, что надо… Потом Жан вернулся, принялся обрывать лепестки маргаритки, и они все трое долго забавлялись этой игрой. Чтоб не прикончить весь букетик, Жан взял колоду карт и сказал:
— Научу вас обоих играть в манилью.
И Оливье был в восторге от его уменья тасовать карты. Нет, Жан решительно все умел делать.
Общественная прачечная на улице Башле была обозначена своеобразным, сделанным с некоторой фантазией трехцветным флагом с закругленными краями, выкованным из металла и уже успевшим облупиться и заржаветь, а слово Плотомойня было выписано на пожелтевшем фоне несколько слинявшей черной краской. Таким образом, стирка белья выглядела здесь неким исполнением республиканского и национального долга.
Оливье нравилось сюда ходить и, притворившись, будто он совсем маленький, подолгу разглядывать женщин в оживленной атмосфере прачечной — как они замачивают белье в деревянных ушатах, наклоняются над мостками, намыливают, трут руками белье и, энергично гримасничая, колотят его вальком, затем, вскинув локти, выжимают, проворно двигаясь в клубах пара. Мальчик был в восторге от скользкого мыла, от сложенного в стопки белья, от синьки, которая при полоскании растекалась из полотняного мешочка, голубая, точно осколочек летнего неба, и чем-то родственная той, другой «синьке», которой игроки в бильярд натирают кончики киев из ясеневого дерева.
Хотя прачечная имела собственный желоб для стока воды, нередко можно было видеть, как желтые, пенящиеся воды захлестывают тротуар и сливаются в ручей, в котором дети пускают бумажные кораблики, плывущие прямо к канализационному люку, где они идут ко дну.
Оливье помогал Элоди нести корзину с бельем. В прачечной молодая женщина словно бы вновь попадала в атмосферу другой, памятной ей плотомойни, настоящей, на свежем воздухе: той, что была в ее родном краю, на берегу реки Трюйер. Только здесь, в городе, вода была не такой прозрачной, не отражала неба. Тут уж нельзя было увидеть, как трепещет от ветерка прибрежная травка, как выпрыгнет вдруг лягушка или быстро мелькнет рыба. И уж конечно, никакой тебе тачки, ни отдыха на травке, ни деревенских пересудов, ни веселого хохота.
Пока она стирала, Оливье сидел на краю тротуара и рассматривал мостовую, мощенную белым щебнем. В тот день он смастерил из деревянной дощечки кораблик. Между мачтами натянул толстую резинку, которая должна была обеспечить его ход. Оливье еще украсил кораблик флажками из тряпочек, приколотив их гвоздиками, и приклеил несколько ракушек от устриц вместо спасательных шлюпок.
— Элоди, я могу уйти?
Вскоре мальчик уже был у бассейна в сквере Сен-Пьер, где дети под присмотром мамаш подгоняли палочками свои красивые парусные кораблики или пытались вернуть их назад, создавая для этого волны.
Сначала самодельный ялик Оливье вызвал у детей лишь пренебрежительные взгляды, а потом, когда он пересек большую часть бассейна, к нему возник интерес и даже зависть. Но, к несчастью, ялик перевернулся — казалось, он уже погиб. Тогда Оливье храбро сбросил свои сандалии и зашлепал за ним по воде. Какая-то женщина крикнула ему вслед:
— Противный мальчишка! Если бы тебя видела твоя мать… Вот позову сейчас сторожа.
Оливье не ответил, вернулся, неся в руках свой замечательный кораблик, и стал сушить ноги на солнышке. Он еще поиграл с корабельным винтом, обулся и ушел с довольной улыбкой.
Мальчик бродил по аллеям, восхищенно смотрел на покрытые нежной травой лужайки, огороженные штакетником, любовался искусственными утесами, цементными изгородями, выкрашенными под дерево, зеленым мхом у подножия статуй, потом остановился около одного старика, который прямо с губ кормил голубей хлебом, шел дальше и по пути нажимал на плоские кнопки фонтанчиков, пускавших струйки воды для питья, следил за женщиной, продававшей лиловые билетики тем, кто хотел посидеть на металлических стульях, поддал ногой чей-то заблудившийся мяч, поймал на ходу серсо, в которое играла девочка…
Наконец он вышел из сквера, громко стукнув решетчатой дверцей, и двинулся к рынку Сен-Пьер, где домохозяйки перебирали купоны материи, продававшейся здесь со скидкой. На улице Андре-дель-Сарте Оливье остановился около лавки угольщика, где какой-то мужчина в синей крестьянской блузе и черной шапке играл на аккордеоне народный танец бурре для своих земляков, которые принялись петь «Иойет». На улице Клиньянкур, рядом с «Пале де Нувоте», два расклейщика афиш устанавливали перед дощатым забором свою стремянку. Он разглядывал рулоны афиш, длинные цилиндрические ведра с клеем, в который обмакивались щетки. По мере того как афиши, блестящие от клея, распластывались на досках, мальчик жадно читал, узнавая, что «Голубая Птица» сэра Малькольма Кэмпбелла оснащена шинами фирмы Данлоп, чтоСильвикрин способствует росту волос, чтоартист Пьер Френей играет в театре роль Гуттаперчевого Валентина, аЛюсьен Мюратор участвует в кинофильме «Неизвестный певец».
Оливье уже давно увлекался чтением стен не менее, чем книжками с картинками. Всюду изображались детишки, особенно часто вот этот, малыш с трагичной судьбой, с мыла «Кадум» (говорили, что ребенок, чье личико было сфотографировано для этой рекламы, вскоре умер, и его мать рыдала, видя свое дитя на всех стенах), в рекламах встречался и другой толстощекий крепыш с пачки питательной смеси фирмы Майзена, той самой смеси, что растит чудесных детей, и еще один ребятенок с банки детской кашки фирмы Бледин, называвшей себя второй матерью. Тут на стенах было так много примелькавшихся персонажей: негр фирмы «Бананиа» и его возглас: «Ай, вкусно!», прямо как с колониальной выставки, Пьерро с поучительно поднятым пальцем, указующим на забавно сокращенную надпись: Le K.K.O. L.S.K. est S.Ki[7], маленький ковбой на сигаретах Балто, посол с моноклем на коробке сигар «Дипломат», два мальчика — белый и красный — с подносами в руках на ярлычках аперитива «Сен-Рафаэль Квинкина», огнедышащий человечек фирмы Терможен, две девицы с лампочками — «маленькие Виссо дают большой свет!». Что же касается девчушки с шоколада фирмы Менье, то ей уже остригли длинные косы, выбросили корзиночку и стилизовали более современно — теперь она просто тень, которая пишет на стене.