Ясно, что его невинная проповедь и ее практическое осуществление причинили немало проблем сеньору Локпесу, которому неоднократно предъявляли обвинение в «развратных действиях» в общественных местах (у нас есть копии документов). По этим самым причинам он был вынужден бежать из своей страны в сопровождении многочисленных приверженцев, которые даже в самый разгар преследования, пока пересекали джунгли, ни на мгновение не переставали касаться друг друга хотя бы кончиками пальцев. По словам мистера Локпеса, именно благодаря такому непрерывному контакту с положительными излучениями ближнего его пилигримы напитались энергией, необходимой, для того чтобы пройти из конца в конец всю Центральную Америку, переправиться через Панамский канал под водой, пересечь мексиканские пустыни, кишащие преступниками и, наконец, вплавь (не переставая, однако, касаться друг друга, когда локтями, когда пальцами ног, когда кончиком носа) перебраться через границу Соединенных Штатов.
Теперь у мистера Локпеса есть своя «Церковь любви к Христу посредством непрерывного дружеского контакта» в аптауне[7] Нью-Йорка, и ее посещают сотни приверженцев. Его собственная квартира тоже является центром физически-духовных заседаний. Чтобы далеко не ходить, как раз сегодня ночью у него дома состоится собрание избранной группы верующих, поэтому мистер Локпес просит Хуана обязательно присутствовать.
— Я наблюдаю за тобой уже несколько месяцев, — говорит он Хуану, дотрагиваясь до его лба указательным пальцем, — и думаю, что ты один из наших. Я не ошибаюсь. Я вижу в тебе огромную жажду общения, которую в нашем тактильно-духовном кружке ты сможешь развить.
Хуан ответил, что его рабочий день заканчивается в двенадцать часов ночи.
— Как раз тогда и начнется собрание! — возразил мистер Локпес, дотрагиваясь до подбородка. — В такой час вибрация особенно сильна, и ее можно улавливать с большей интенсивностью. Мы тебя непременно будем ждать, — заключил пастор, стиснув ему плечи и хлопнув по шее.
Хуан хотел объяснить, что в такое время присутствовать никак не сможет, поскольку усталость не позволит ему уловить какое бы то ни было излучение. Однако господин Локпес вытянулся перед юношей по-военному, возложил ему на голову растопыренную ладонь и гаркнул: «Не подведи!». Затем повернулся к нему спиной и, поглаживая стены, вошел в лифт.
Простояв восемь часов перед главным входом в здание, — открывая и закрывая дверь, кланяясь, здороваясь и расточая комплименты уму животных, принадлежащих жильцам, — Хуан испытывал необходимость сесть в поезд и отправиться передохнуть в свою комнату в одном из домов в Вест Сайде, на противоположном конце острова. Но как он может обидеть мистера Локпеса, который всегда так приветливо с ним обходится? И потом разве полученное приглашение не дает ему шанс установить общение с этим человеком и даже домочадцами и друзьями? Вместо того чтобы выступать в роли обращаемого, он, швейцар, сам попытается привлечь их к своему таинственному делу, неясному поиску самой главной двери. С такими мыслями Хуан оставил свою униформу в помещении, специально отведенном для этого, и, переодевшись в темный костюм, поднялся в квартиру сеньора Локпеса.
— Добро пожаловать в сей храм, который есть твой дом и мой! — возгласил мистер Локпес, пожимая ему обе руки. Затем, легонько похлопав его по шее и ушам, повел знакомить с членами своей семьи. Жена поприветствовала вновь прибывшего, ощупав двумя пальцами его щеки; старшие дети покрутились хороводом, дотрагиваясь до его головы; младшие же, которые не вышли ростом, безостановочно лупили его по коленкам, словно те были деревяшкой, и им хотелось проверить их на прочность. Хотя остальные верующие еще не пришли, господин Джон Локпес начал свою проповедь или общее наставление, изложив его приблизительно следующими словами:
— Посредством растираний и самопроизвольных ласковых касаний, свободных от любых нечистых земных помыслов, возникает и распространяется световая любовь, и это неистощимое молекулярное тепло есть источник постоянной, божественной и человеческой радости, поскольку посредством непрерывных контактов мы получаем и отдаем чистое излучение, которое соединяет нас с высшими силами. Наша тоска, наше одиночество, наша грусть и наше отчаяние не могут развиваться дальше, если чья-то душа постоянно соприкасается с другой позитивно настроенной душой, а та — с третьей и так далее, по цепочке, пока благотворные и бесконечные энергии не сольются в единую преграду на пути Зла.
Пока мистер Локпес произносил свою пламенную речь, не забывая дотрагиваться до своих домашних и до швейцара, приходили все новые и новые прихожане, которые тоже ощупывали окружающих и в свою очередь сами подвергались ощупыванию. Несмотря на непрерывные похлопывания, которые (надо заметить) никогда не распространялись на эротические зоны, Хуан исхитрился-таки осмотреть комнату. В углу стояла клетка, в которой два голубя-вяхиря, привязанных друг к другу крылом к крылу, порхали не иначе, как только вместе. Поодаль в аквариуме кружилась не переставая парочка золотых рыбок со сцепленными плавниками. В гигантской бутылке летало несколько мух, судя по всему, склеенных по две каким-нибудь чудо-клеем. Рядом с ними в сосуде размером побольше суетились ящерицы и прочие мелкие рептилии, все тоже соединенные попарно. К потолку был подвешен обруч, по которому, не умолкая ни на минуту, беспрерывно расхаживала чета попугаев, крылья которых, так же как у голубей, скреплялись друг с другом. Домашние голуби, опять-таки в связке, кружили под потолком вместе с прочими птицами, которых нашему швейцару пока не удалось распознать. Хуан обнаружил, что находившиеся здесь в большом количестве собаки и кошки, тоже связаны попарно; даже у передвигающихся с трудом черепах, похоже, были спаяны панцири. Тараканов и мышей бегала тьма-тьмущая, и все сдвоены. Вплоть до того, что у стоящих рядом растений, которые украшали подоконники, лист цеплялся за лист, образовывая небольшие, но густые заросли, по которым крадучись пробирались две крысы, вне сомнения, соединенные в пару. Очевидно, идея физического соприкосновения как неиссякаемого источника мира и любви распространялась здесь на любое живое существо.
Позволим себе заметить, что подобная философия (надо же как-то ее назвать) и здесь, в Нью-Йорке, причинила немало проблем сеньору Локпесу. Безобидная, но страстная приверженность учению толкала его на то, чтобы прикасаться к людям в поездах, в кино, а то и вовсе посреди улицы, что обернулось для него — и еще обернется — многочисленными оскорблениями, арестами, уплатой штрафов, которые до сегодняшнего дня достигали от двадцати пяти долларов до двух тысяч. Впрочем, сеньор Локпес, равно как и его последователи, воспринимают подобные невзгоды как «испытания», которым их подвергает вера и которые они должны стойко выдержать, чтобы выйти из них укрепившимися и сплоченными. Однажды во время судебного заседания Джон Локпес дотронулся до носа судьи, что стоило ему нового разбирательства по обвинению в «неуважении к суду» и уплаты тысячи долларов наличными. Во время слушания дела мистер Локпес ограничился заявлением о том, что «признает рискованность своей миссии, но вместе с тем и масштаб ее значимости».
Ближе к утру религиозное рвение верующих, вдохновляемых сеньором Локпесом, не поддавалось описанию. Квартира, битком набитая людьми разных рас и возрастов, гудела от истово кружившихся присутствующих, которые не забывали касаться своих соседей. К концу ритм движений ускорился, а среди дотрагивающихся послышалось что-то вроде гимна, напеваемого с закрытым ртом, похожего то ли на стон, то ли на бормотание, напоминающее колыбельную, под звуки которой и под раскачивание и взаимные прикосновения всем хотелось убаюкать друг друга. Прошло три часа, а действо не только не прерывалось, но с каждым разом становилось все более напряженным и умопомрачительным. Каждый дотрагивался до остальных головой, кончиками пальцев, ладонями, плечами, ступнями, коленями, ногтями, шеями и даже волосами. И в середине толпы, не в силах выбраться оттуда, юлой вертелся наш швейцар; не пивши не евши да к тому же падая от усталости после напряженного рабочего дня, он находился на грани обморока. Внезапно вяхирей, голубей и других птиц, сидевших в клетках, выпустили на свободу в пределах комнаты вместе со всеми прочими животными-пленниками. Помещение превратилось в хаотический Ноев ковчег, где собака была принуждена лизать ящерицу, а коту приходилось целовать (или по крайней мере дружелюбно обнюхивать) попугая. Одновременно над головами присутствующих кричали, выводили трели и щебетали самые разные птицы, связанные за лапки или за перья. Верующие, воздев руки, тоже старались их коснуться в знак любви. Хуан воспользовался суматохой и, притворившись, что собирается потрогать черепах, медленно и с трудом подползавших к входной двери, ухитрился сбежать.