Когда почти все жильцы вышли, спустился мистер Стефен Уаррем со своим уникальным экземпляром — Клеопатрой. Кажется, его собака принадлежала к самой редкой африканской породе, говорили, что она напрямую ведет происхождение от священных собак, обитавших во дворце великой египетской царицы, в честь которой и получила свое имя, являясь последним отпрыском того самого семейства. Клеопатра имела четыре почти невидимые лапки, такие тонкие и длинные, что прозрачностью они напоминали человеческую роговицу. Лапки опирались на копытца, неся на себе стройное нервное тело, завершающееся блестящим хвостом. Шея, еще длиннее лап, держала изящнейшую мордочку с бархатными ушками и фиолетовыми глазами. Окрас у нее был густо-черный, а глаза столь редкого цвета, что еще излучали тревожащее сияние. Поступь неторопливая и царственная: мордочка слегка вздернута, глаза всегда смотрели прямо перед собой. Она действительно напоминала мифическое животное. По свидетельству Уарремов и остальных соседей, эта собака ни разу не залаяла, никогда не рычала, не ворчала и даже не виляла хвостом. Спала стоя, и, за исключением Мистера и миссис Уаррем, которых она изредка удостаивала высокомерным и презрительным взглядом, никто не смел к ней прикасаться. Не дай Бог, в вестибюле скопились жильцы — в таком случае Клеопатру невозможно было заставить выйти из лифта. Вот Уарремы и дожидались, когда все пройдут, и в вестибюле не останется ни души, чтобы вывести свой уникальный экземпляр. Животное, по нашим проверенным данным, обошлось им в миллион долларов на международном аукционе, проведенном пять лет назад в Каире, и являлось (заметим в скобках) их единственным домашним питомцем. Клеопатра и вправду не походила ни на одну известную породу собак и ни с кем из себе подобных в отношения не вступала. Разумеется, даже отдаленно невозможно представить, чтобы такая собака подпустила к себе кого-либо из нынешних кобелей. Так что на продолжение рода не оставалось ни малейшей надежды. Всякий раз, когда Клеопатра проходила мимо швейцара, он смотрел на нее со странным беспокойством, а также с необъяснимым уважением. Однако собака ограничивалась тем, что, дождавшись, когда Хуан откроет ей дверь, с надменным и отсутствующим видом выходила на улицу; за ней — мистер или миссис Уаррем, которые, даже разодевшись в пух и прах, следуя за собакой, казались слугами.
Не успел Хуан очнуться от впечатления, произведенного Клеопатрой, как целая россыпь трелей, раздавшихся тут же, в lobby, вывела его из задумчивости. Вальтер Скириус с ликующим видом появился в вестибюле, в то время как над его головой порхала дюжина птичек всевозможных размеров, тональностей и оперенья. Господин Скириус задержался из-за своего последнего изобретения. Проходя мимо швейцара, мистер Скириус поклонился, а птицы в унисон чирикнули, словно тоже приветствуя Хуана, затем опустились на плечи изобретателя, а тот на прощание помахал швейцару рукой. И тут Хуан сообразил, что пернатые — всего-навсего очередное механическое изобретение господина Скириуса, гения электротехники, о котором еще пойдет речь впереди.
Когда щебет механических птиц стих, швейцар достал конверт, переданный ему Артуром Макадамом.
Артур Макадам растратил почти все свое состояние на поиски любви. Похоже, он так ее и не нашел, потому что продолжал проматывать то немногое, что у него осталось. Он объехал почти весь свет, вступая в отношения с женщинами самых разных возрастов, рас, культур и верований. Однако все его приключения — некоторые из них вполне достойные внимания — не принесли ему удовлетворения или хотя бы такого бурного наслаждения, что можно было бы тешить себя воспоминаниями, находя в них какое-то успокоение, а то и своего рода удовольствие. Теперь, когда он достиг уже далеко не юношеского возраста и даже не мужчины средних лет, который, пустив в дело свое умение, мог бы соблазнить любую женщину, Артур Макадам особенно остро ощущал одиночество, неудовлетворенность и отчаяние. Он превратился в старика — правда, сохранив стройность и густую шевелюру, окрашивая которую оставался брюнетом. Удовольствие он получал исключительно при посредстве денег, с помощью так называемой современной Селестины,[10] творящей больше чудес, чем все предшественницы.
Его сражение со временем, как это бывает со всяким упрямцем, не желающим признавать себя побежденным и сдаваться на милость победителя (то есть времени), что ни день обретало все более нелепые формы. Расцветки костюмов с каждым разом становились все крикливее (зеленые, желтые, ярко-оранжевые). Он вовсю пользовался косметикой, носил темные очки, подкрашивал еще и усы, полировал ногти, а его походка из-за постоянного усилия казаться молодым стала шаткой и неустойчивой. Как ни посмотри, на всем лежала печать не молодости: от нее не осталось и следа, — а старости, которую все его попытки подретушировать превратили в карикатуру. К несчастьям так сказать природного свойства, которых в совокупности оказалось недостаточно, чтобы выбить почву из-под ног сеньора Макадама, все еще мнящего себя донжуаном, присоединился целый букет венерических заболеваний, хотя и залеченных, но оставивших о себе напоминания, плюс грабеж и шантаж со стороны настоящих разбойниц в юбке. Наконец — это могло бы добить его окончательно, — сеньор Макадам стал импотентом. Считай, что карьера распутника закатилась, хотя (справедливости ради, заметим) посредством умелой мастурбации сеньор Макадам еще в состоянии был довести себя до оргазма. Однако тут мистер Макадам сделал открытие (или вообразил себе, что он его сделал): оказывается, подлинное наслаждение — не то, которое ты получаешь, а то, которое доставляешь, и, стало быть, настоящее сексуальное удовольствие состоит не в том, чтобы самому оказаться наверху блаженства, а в том, чтобы дать другому забраться туда. Имеются в виду женщины внушительных размеров и (надо признать) выдающихся форм, к которым Артур Макадам питал особую слабость. Но как доставить радость таким женщинам, вдобавок весьма искушенным, если боевой инструмент окончательно дал осечку?
Первое, что сделал мистер Макадам, — кинулся за советом к специалистам в области секса. Он обошел все нью-йоркские лавки под общей вывеской «BOOK AND SEX SUPPLIES»,[11] которые предлагали всевозможные смазки, вибраторы, механические и пластмассовые фаллосы и массу эротических товаров под названием «сексуальная помощь». Вооружившись купленными приспособлениями, господин Макадам начал новую жизнь в сексе. И надо признать, «инструменты» сослужили ему добрую службу. Благодаря многолетней практике господин Макадам умел, как по волшебству, возбудить любую женщину; только лишь в самый ответственный момент ему приходилось прибегать к «приборам», которые, будучи механическими, практически никогда не отказывали. Так что содрогания очередной гостьи можно смело считать достижением самого мистера Макадама. Опять-таки справедливости ради заметим, что сеньор Макадам создавал с помощью игры света и звуковых эффектов настолько чарующую обстановку, что ни одна из женщин так и не узнала, что вовсе не член Артура Макадама доставил ей поистине райское наслаждение. По иронии судьбы как раз тогда, когда сеньор Макадам приближался к полной импотенции, он приобрел славу неутомимого и услужливого любовника, наделенного беспримерной мужской силой. Разумеется, такое известие стараниями жены управляющего дошло до ушей Бренды Хилл. И Бренда Хилл незамедлительно приложила все усилия к тому, чтобы зазвать сеньора Макадама в гости и затем воспользоваться его услугами. Однако господин Макадам не мог вот так запросто, то есть незаметно перетащить свои сексприспособления, поэтому он предпочел пригласить сеньору Хилл к себе домой. И вот, когда победа, казалось, уже была за Артуром Макадамом, Бренда Хилл приподнялась, протянула руку и ощупала, испытав одновременно разочарование и ярость, замечательную мошонку из резины: все остальное находилось внутри ее организма. Бренда Хилл наградила господина Макадама пощечиной, обозвав его обманщиком, мошенником и предателем. Пощечина возбудила его еще больше, хотя оскорбление здорово задело, — в итоге сеньор Макадам сослался на неважное самочувствие и пообещал, что, дескать, на следующей неделе все будет чин чинарем. В ответ Бренда Хилл выразила надежду, что так и будет, а не то, мол, она притянет его к суду за сексуальное насилие, и с оскорбленным видом удалилась.