Чтобы не мозолить глаза за океаном, точки были в шахтах.
Как-то в первые месяцы службы вместе с бывалым прапорщиком Цыбулей отправился Кока в самый дальний ракетный район, за сто километров от ТРБ. В караване у них был бензовоз и машина с нейтралкой, жидкостью для нейтрализации ракетного горючего.
Отъехали километров 40 от ТРБ, Цыбуля командует: стоп, машина, слазь, шофер - отдыхаем. Ракеты стояли и стоять будут, а насчет пожевать, если сам не почешешься, никто не встрепенется.
Вокруг ни души из начальства. Солнце степное, оренбургское буйствует, ветерок жаркий пролетает, живность травяная от полноты чувств стрекочет. Одним словом - природа. И сурки в ней по всей степи стоят. Цыбуля стоять не хочет, командует солдатикам достать припасы, сделать тенек и скатерть-самобранку. Расположились вокруг нее офицеры вдвоем, а посредине лучок зеленый, сало белое с розовыми прожилками...
- На месте обязательно угостят байбаком, - сказал Цыбуля молодому лейтенанту. - Ух, мясо вкусное!
Сидят они, закусывают. Конечно, не на сухую. Цыбуля первым делом "ракетного топлива" - спирта - фляжку достал. Приняли по хорошей порции, и без этого не грустили, тут тем более в праздничную сторону поплыла душа. Прилегли. Цыбуля начал рассказывать, как ловить сурков, или, по-местному, байбаков. И вдруг байбак перед самым носом высунул морду из норы. И тут же скрылся. Потом снова нарисовался. Издевается самым натуральным образом. Дескать, че ты, прапор, зайчишься о теории лова, ты меня поймай!
Цыбуля аж подскочил от такого хамства.
- Сейчас я тебя сделаю! - подбежал к норе с наглецом. - Пробкой вылетишь!
И приказывает подогнать машину с нейтралкой. Литров триста байбаку в жилье ахнул. Байбак не то что "пробкой" - нос не показал.
Цыбуля командует: добавить еще с "полкубика" для нейтрализации наглости.
Опять, как в трубу, ухнула нейтралка. Никакой реакции из подземелья.
Зато у Цыбули реакция матершинная. На четвереньки упал у норы. Охотничьей собакой засуетился. Только что не лает. Землю разгребает, нос в нору сует. Байбак, надо сказать, это не суслик, которых на ведро десяток. Байбак он под десять килограммов может вымахать. Уж пять-шесть - точно. И вход в нору у него не дверной глазок. А Цыбуля туда нос бесстрашно вонзает, пытается разглядеть, где там байбачина от нейтралки сховался.
- Смотри - отхватит шнобель! - Кока смеется.
- Я ему первее голову откручу? - звереет Цыбуля.
...- Нам ехать надо, - рассказывает Кока, - а он ни в какую: "Плевать, - говорит, - скажем, что обломались в дороге". Всю службу послал подальше - один байбак в голове.
Заклиненный охотой, подгоняет Цибуля машину с бензином.
- Сейчас мы ему бензинчику под хвост. Сразу выскочит. Ведь не катакомбы у него там прорыты!
И добавил к нейтралке литров пятьсот бензина. Они тоже, как в шахту, ушли. Байбак и на этот маневр на люди не вышел.
- Да он, поди, сдох, - предположил Мошкин.
- Ничего подобного, - отмахнулся Кока и продолжил рассказ.
... Цыбуля с криком: "Он что в штаты ход прорыл?!" - фуганул еще бензина. И, видя, что эффекта нет, приказал бензовозу отъезжать.
- Зараз я этой заразе устрою фейерверк... - многообещающе засмеялся Цыбуля в сторону сурка. - Подпорчу мех на окорочках, если человеческого языка не разумеет.
Зажег спичку и бросил в нору.
Огонь не к байбаку в подземелье пошел, метнулся в обратном направлении - к бензовозу, который, отъезжая с волочащимся шлангом, чертил пожароопасную дорожку. По ней пламя весело побежало к емкости...
- Я мигом протрезвел, - рассказывал Кока. - Ну, пусть он вылил литров восемьсот или куб, остальные - в бензовозе... Бомба на колесах. Водила вовремя успел выпрыгнуть. Мы, конечно, сыпанули в разные стороны, на землю попадали... Пламя добежало до шланга и остановилось, горит ровным огоньком, мы лежим, гадаем: рванет или... Жахнуло, как на фронте. От бензовоза одни рожки да ножки остались. Когда они просвистели над головами, встали мы посмотреть место фейерверка, и тут мне в ногу как даст боль! Байбак, зараза, впился. Осатанел от взрыва.
- Какая скотина не озвереет, - сказал Мошкин, поднимаясь от стола.- Ее химией нейтрализуют, бензином палят, начнешь тут на всех кидаться!
- Мы-то с тобой не звереем, - резонно перевел в тупик стрелки разговора Кока. - Денег не платят, под землю с носилками загнали...
- Человек - такая скотина - ко всему привыкает. Вдобавок - бензин в наш подвал еще не льют...
- Дорогой нынче бензин. В байбачью нору мы дармовой фуговали...
- Для хороших людей ничего не жалко... Ладно, хорош ночевать, пошли работать.
И они направились с носилками за новой порцией грунта.
АВАРИЯ ЛЮБВИ
Владимир Петрович Мошкин дефилировал по перрону Курского вокзала, что в Москве. Без цели - абы час времени убить до своего поезда. Настроение имел праздное, кругом кутерьма с высадкой-посадкой, а ему наплевать.
Вдруг романтическое состояние разом испарилось от удара в мягкое место. Мошкин полетел ровнять носом перрон. Что-то проехалось по спине, и даже прошлось.
- Что - повылазило? - вернул к вокзальной действительности визгливый крик.
Над Мошкиным стояла упитанная, лет под пятьдесят, но еще очень недурственная женщина.
- У меня там хрусталя на тысячу баксов! - кричала она.
Женщина, торопясь на поезд, катила перед собой что-то среднее между тележкой для ручной клади и армейским тягачом. Под этот грузовик ручной тяги и угодил романтически настроенный Мошкин.
- Ты у меня платить будешь! - кричала женщина.
Мошкин, ушиблено сидя на перроне, вспоминал, где видел это разъяренное лицо?
Если вернуться к истокам и коснуться истории, Мошкину была уготована судьба бродяги. Ложилась ему прямая дорога в геологи, кабы не космические 50-е. Ночами не спал - высматривал комариные блесточки первых спутников земли. Поэтому пошел в авиационный институт.
И стал инженером по эксплуатации ракет. А это такая география, почище, чем у геологов. Мошкин не понимал тех, кто на второй неделе командировки начинал нудить: скорей бы домой. В некоторый год у него трех месяцев семейной жизни не набиралось. Приехал домой, отчет написал, жену приголубил и опять - "жди меня, и я вернусь". Командировочные чемоданы изнашивались быстрее брюк. Прибалтика, Украина, Забайкалье, военные части, фирмы-разработчики, полигоны, общежития, гостиницы, казармы. Компанейский и не только языком поболтать: магнитофон починить, часы отремонтировать. И боец! - выпить мог при случае не одну бутылку.
А уж какие компании собирались на полигонах - в Капустином Яре или Плесецке! Ленинградцы, москвичи, днепропетровцы, пермяки, миасцы, харьковчане, красноярцы, омичи. У одних записи - "Битлз", у других доморощенный частушечник. У третьих - баянист играет так, что в глазах рябит от переборов.
Мошкин играть умел когда-то только на ударных, но в гостинице на барабане разве постучишь? Зато каблуками в переплясе - пожалуйста. А Мошкин такие фигуры Лиссажу ногами выделывал - у профессионалов слюнки текли.
Как-то в Москве, в ресторане-"поплавке", чуть цыганских мастеров не уронил принародно. Их солист, с серьгой сверкучей и смоляными кудрями, развлекал публику, под бешеный огонь гитар и скрипок, пляской. "Ну-ка, Вова, врежь ему по-русски! - начали подзуживать товарищи во главе с Кокой Патифоновым. - Ты не хуже могешь!!" Мошкина долго упрашивать не надо, выскочил на цыганский круг и давай наезжать на профессионального плясуна. Сам низенького росточка, белобрысенький, смотреть не на что, а пошел, пошел, пошел на смуглого красавца. Тот в алой атласной рубахе, Мошкин - в синенькой бобочке, у того на ногах сапожки плясовые, у Мошкина - башмаки в летнюю дырочку... Но не успел Мошкин до среднего огня разогнать себя, еще подметки не заискрили в разные стороны, как музыка оборвалась.
Главный цыган подозвал к эстраде и, улыбаясь, шепнул на ухо: "Садысь на мэсто, а то гитара об башка ломаю".