— В такую посудину, — вздохнув призналась она, — ни за что не сяду.
— Не суди, дорогая, строго! — попросил я. — Работа еще не закончена; а потом все равно это лучше неподвижного разбитого корабля.
Я нашел две длинные, хорошо гнущиеся доски и примостил их так, что половинки бочек выстроились в ряд, причем концы досок спереди и сзади остались свободными, поэтому невольно пришла в голову мысль загнуть их кверху наподобие киля настоящего корабля. Потом мы прибили гвоздями полубочки к основанию и с боков. С наружной стороны приспособили еще по доске, дно на обоих концах приподняли и подложили под него по увесистой поперечине. Лежа на двух боковых досках, она способствовала подъему днища. Соединили, закрепили все, как могли, и таким образом соорудили судно, которое при благоприятной погоде и на небольшом расстоянии обещало не утонуть. Но, к сожалению, когда чудо кораблестроения было уже готово, встал вопрос, как же сдвинуться с места. Нужен был домкрат, и Фриц, заприметив один, мгновенно его приволок. Я отпилил от одного рея несколько валиков и поднял домкратом нос нашего «корабля», а Фриц тем временем подложил под него один из валиков. Потом мы привязали сзади длинный канат, другой его конец обмотали вокруг прочной балки, но так, чтобы канат не был натянут и свободно лежал на дне. С помощью двух других валиков, домкрата и наших подталкиваний «корабль» удалось спустить на воду; он соскользнул со стапелей с такой скоростью, что только моя удачная придумка с канатом на днище помешала ему убежать от нас на несколько футов.[2]
Между тем в посудине снова обнаружились неполадки. При малейшем движении она сильно кренилась в ту или иную сторону. Во избежание неприятностей я подумал о выносных противовесах, предохраняющих лодку от переворачивания. Опять пришлось взяться за дело. Спереди и сзади суденышка были закреплены деревянными штырями два длинных куска рея — так, что они свободно вращались и не мешали нашему выходу из трюма. А с внешней стороны к концу каждой штанги через отверстие в середине были просунуты вплотную пустые закупоренные бочонки из-под шнапса. Теперь я почти не сомневался, что, если повернуть штанги поперек кораблика, бочонки окажутся достаточно крепкими и предотвратят возможный крен вправо или влево.
— Вот чему мы научились у господ полинезийцев,[3] — сказал я, когда чудо-юдо корабль был готов к отплытию, — ведь это на их лодках устанавливаются подобные балансиры. Теперь, думаю, наш кораблик сослужит нам такую же верную службу, как полинезийцам — их катамараны.[4]
— Как ты сказал? — радостно воскликнул Жак, и даже Франц громко рассмеялся. — Катамаран! Вот здорово! Значит, мы выстроили нечто туземное! Катамаран! Только так и буду называть теперь наше суденышко.
Далее дело оставалось за малым: хорошенько прикинуть, каким путем выбраться из чрева тонущего корабля в открытое море. Я взобрался на борт катамарана и направил его носовой частью в пролом, образовавшийся при крушении и служивший как бы воротами для выхода в море. Потом отпилил и обрубил справа и слева доски, балки и все прочее, препятствовавшее продвижению вперед; когда и с этим было покончено, мы занялись поиском весел для предстоящего плавания.
За сборами, приготовлениями, проверками время прошло незаметно. За невозможностью до наступления ночи выбраться отсюда, решено было, хотя и без особого энтузиазма, провести еще одну ночь на корабле, который мог вот-вот развалиться. Впервые за весь день мы по-настоящему хорошо поели, поскольку работали как одержимые, и легли спать со спокойной душой, надеясь, что благодатный сон восстановит наши силы.
Поднялись мы в хорошем настроении ни свет ни заря, наспех перекусили и вновь принялись за работу.
— Нужно сначала накормить-напоить скотину и оставить припасы на несколько дней, — сказал я. — Если сами спасемся, быть может, и скотину спасем. А теперь готовьтесь к отплытию. Брать с собой только самое необходимое!
По моему разумению, к числу предметов первой необходимости следовало отнести: бочонок с порохом, три ружья для охоты на птиц, три охотничьих ружья большого калибра, как можно больше свинца и дроби, несколько седельных и несколько более внушительных пистолетов с соответствующими пулями. Жена и дети получили по ягдташу[5] сбежавших господ офицеров. Еще был взят ящик с мясными кубиками, ящик с сухарями отменного качества, чугунок, однозвенное удилище, а также бочонок с гвоздями, молотками, клещами, пилами, топорами, буравами… Не забыли и парусину для палатки. Каждый принес, однако, больше, чем я предполагал, и снова пришлось отбирать самое потребное.
Наступила пора отчаливать, но вдруг послышалось призывное кукареканье петухов, о которых мы и думать забыли. Они как бы прощались с нами. Я предложил взять их с собой да еще прихватить гусей, уток и голубей, сказав: «Если не мы их, так, возможно, они нас прокормят».
Предложение было принято единогласно. Десять кур, одного старого и одного молодого петуха впихнули в одну полубочку и наспех соорудили из палочек решетку. Остальную птицу выпустили на свободу: по воде или воздуху она сама найдет дорогу к берегу.
Ждали матушку, руководившую погрузкой. Наконец она пришла, держа в руках довольно большой мешок.
— Здесь все мое богатство. — С этими словами она бросила свою поклажу в ту полубочку, где находился наш меньшенький, чтобы, как я полагаю, ему удобней было сидеть.
В самую переднюю полубочку вошла моя жена, сердечная, набожная женщина, примерная супруга и мать. Во вторую сел Франц, добрый по натуре ребенок, но немного вспыльчивый, ему не было пока и десяти лет. В третьей стоял Фриц, живой, добродушный юноша шестнадцати лет. В четвертой лежали боеприпасы, парусина и сидели куры; в пятой находилось продовольствие; в шестой был Якоб, или, как мы его называли, Жак, легкомысленный, но услужливый и предприимчивый паренек двенадцати лет; в седьмой восседал Эрнст, умная головка, но уж больно любящий философствовать, несколько флегматичный подросток четырнадцати лет. В восьмой стоял я сам, отец семейства, чувствующий ответственность за всех и вся, рулевой, от которого зависела судьба близких. Каждый имел при себе весло и другие необходимые в пути предметы, в частности спасательный жилет на случай несчастья.
Прилив давно уже начался, с его помощью я и рассчитывал достичь берега. Мы повернули балансиры вдоль судна и благополучно выбрались через пробоину в открытое море. Ребята буквально пожирали глазами скалистую местность, зоркий Фриц разглядел среди прибрежных деревьев пальмы. Эрнст сразу обрадовался скорой возможности полакомиться кокосовыми орехами, по его мнению, более крупными и вкусными, чем грецкие. Мы гребли дружно, но дело не клеилось, пока не удалось наладить правильный ход. Только тогда прекратилось кружение на месте, и катамаран начал быстро продвигаться вперед.
Собаки на корабле, увидев, что люди удаляются, заскулили, прыгнули в воду и поплыли вдогонку. Для нашего кораблика они были чересчур велики: Турок — крупный английский дог, Билли — датской породы дог, хотя и самка, но не меньших размеров. Кроме того, я боялся, что они не выдержат длительного пребывания в воде. Но смышленые псы, как только уставали, клали передние лапы на балансиры, вращавшиеся крестообразно над корабликом, и плыли, таким образом, не напрягаясь. Жак хотел прогнать собак, но я запретил.
— Ведь эти животные, — сказал я, — замечательные защитники, да и на охоте, как ты сам верно заметил, они незаменимы.
Наше плавание проходило медленно и неторопливо, но зато без особых происшествий. По мере приближения к берегу земля казалась все угрюмее; голые скалы предрекали недоброе. Море совсем успокоилось и лишь лениво плескалось у кромки суши; небо сияло голубизной, ярко светило солнце, а вокруг плавали бочки, тюки и ящики с разбитого корабля. Я хотел прихватить с собой на этот пустынный берег как можно больше еды, поэтому вплотную подобрался к двум бочкам и приказал Фрицу стоять наготове с веревкой, молотком и гвоздями. Ему удалось зацепить и укрепить две бочки, которые мы потащили на буксире, продолжая еще более уверенно идти своим курсом.
Вблизи берег, однако, не произвел столь гнетущего впечатления. Скоро я тоже увидел стройные, устремленные вверх пальмы, увенчанные мощными опахалами. И вслух посетовал, что большая подзорная труба осталась в капитанской каюте. Но стоило произнести эти слова, как Жак вытащил из кармана маленькую перспективу[6] и подпрыгнул от радости, что сумел услужить отцу. С помощью трубы удалось точнее определить маршрут. Лежащий впереди берег был пустынен и дик. Я попытался повернуть в ту сторону, где он казался поприятнее, но сильное течение снова отнесло нас к скалам, там имелся узкий проход, куда уже вплывали гуси и утки, как бы выполняя роль лоцманов. Неподалеку с шумом изливал свои воды в море широкий ручей, выбегая из мрачной скалы, пенясь и брызжа над валунами и камнями, лежащими на его дне. Мы буквально замерли, пораженные этой суровой первозданной красотой, потом, оправившись от изумления, спустя несколько минут, попали через эту протоку в маленькую бухту. Вода в ней была необычайно спокойна и почти везде подходящей для нашего суденышка глубины. Причалил я, однако, с крайней осторожностью. Перед нами оказался небольшой участок земли, имевший форму треугольника, острие которого исчезало в скалистом ущелье, а основание вытянулось вдоль воды, образуя нечто вроде берега.