Швейк. У меня нет их при себе, а у тебя?
Балоун (качает головой). Мы ведь ничего не сделали.
Субъект. Я задерживаю вас не потому, что вы что-нибудь сделали, а потому, что у меня создалось впечатление, что вы бездельничаете. Я из управления добровольной трудовой повинности.
Швейк. Значит, вы один из тех господ, которые толкутся перед кино и перед пивными и хватают людей, чтобы послать их на заводы?
Субъект. Что у вас за профессия?
Швейк. У меня небольшое предприятие, по собачьей части.
Субъект. Есть ли у вас свидетельство, что ваше предприятие имеет военное значение?
Швейк. Ваше высокоблагородие, чего нет - того нет. Тем не менее мое дело для войны очень важно, ведь и в военное время людям иногда хочется завести собачку, чтобы в тяжелые дни иметь хоть одного друга, верно я говорю, шпиц? Люди ведут себя гораздо спокойней во время бомбежки, когда на них смотрят преданные собачьи глаза, будто спрашивают: так и должно быть? А этот господин - фотограф, это, наверно, еще важнее для войны, он ведь снимает солдат, чтобы их домашним остался хотя бы снимок, все-таки снимок это лучше, чем ничего, ведь правда?
Субъект. Думается мне, лучше будет захватить вас с собой в управление, только я дам вам добрый совет - бросьте болтать глупости.
Балоун. Но ведь мы изловили собаку по приказу свыше, расскажи ему об этом.
Швейк. Не стоит труда. Этот пан тоже действует по приказу свыше.
Они идут с ним.
Значит, ваша профессия - людей ловить?
V
Обеденный перерыв на пражской товарной станции. На рельсах сидят Швейк и Балоун, ныне сцепщики вагонов на гитлеровской службе, охраняемые
вооруженным до зубов немецким солдатом.
Балоун. Хотел бы я знать, куда это запропастилась пани Копецка с обедом. Надеюсь, с ней ничего не стряслось.
Лейтенант (проходя мимо, солдату). Часовой! Если у вас спросят, который из вагонов пойдет в Нижнюю Баварию, запомните - вот этот - номер четыре тысячи двести шестьдесят восемь!
Солдат (стоя навытяжку). Слушаюсь.
Швейк. У немцев все зиждется на организации. Такой организации, как у них, свет еще не видал. Стоит Гитлеру кнопку нажать - и Китая как не бывало. Между прочим, они и на папу римского завели досье, и в нем все, что он о них говорил когда бы то ни было, - словом, его можно уже считать покойником. А возьмем пониже, какого-нибудь эсэсовского начальника - ты еще видишь, как он нажимает кнопку, а вдова твоя в этот самый миг уже получает урну с твоим прахом. Это, я тебе скажу, счастье еще, что мы находимся здесь и что нас охраняет сильно вооруженная стража, - она уж проследит, чтобы мы не занялись саботажем и не угодили под расстрел.
Торопливо входит пани Копецка с эмалированными судками. Солдат рассеянно
проверяет ее пропуск.
Балоун. Что у вас тут?
Копецка. Морковные котлеты и картофельные сардельки. (В то время как оба, держа судки на коленях, едят, тихо.) Собаку нужно убрать из дому. Она уже стала политически опасна. Не лопайте с таким остервенением, пан Балоун, вы наживете язву желудка.
Балоун. Только не от картошки, вот разве что от каплуна.
Копецка. В газете сегодня сообщается, что исчезновение собаки министерского советника Войты является актом мести населения по отношению к дружественному Германии чиновнику. Теперь идут розыски, хотят выжечь это гнездо мятежных элементов. Собаку нужно сегодня же убрать из заведения.
Швейк (продолжая есть). Вышла небольшая неувязка. Я только вчера отправил срочное письмо господину Буллингеру насчет того, что требую с него двести крон вперед - иначе не отдам.
Копецка. Пан Швейк, вы рискуете жизнью, когда пишете такие письма.
Швейк. Не думаю, пани Копецка. Господин Буллингер, конечно, грандиозная свинья, но он поймет, что дело есть дело, а шпица он хочет, как я слышал, послать в подарок своей супруге, в~ Кельн. - Коллаборационист не станет работать даром, за прекрасные глаза, совсем наоборот, теперь он заслуживает даже более высокой ставки, потому что земляки его презирают. Должен же я получить вознаграждение за моральный ущерб или не должен?
Копецка. Но ведь вы же не можете делать дела, сидя здесь, на товарной станции?
Швейк (приветливо). Ну, здесь я не состарюсь. Я стоил им уже одного вагона с мылом. Это совсем нетрудно. В Австрии однажды был случай, когда правительство запретило стачку, но железнодорожники остановили все движение на восемь часов только тем, что они стали неукоснительно исполнять все без исключения пункты инструкции о безопасности на транспорте.
Копецка (энергично). Шпица нужно убрать из трактира, пан Швейк. Мне оказывает некоторую протекцию господин Бретшнейдер, он все еще надеется, что я буду крутить с ним, но ведь это не слишком важная персона.
Швейк еле слушает ее, так как два немецких солдата проносят мимо него большой котел, от которого идет пар. Они наполняют алюминиевую миску солдата гуляшем. Балоун, давно уже управившийся с едой, встает и, принюхиваясь,
словно в трансе, делает несколько шагов вслед за котлом.
Швейк. Я его уведу. Посмотрите на него только!
Немецкий солдат (резко, Балоуну). Стой!
Копецка (Балоуну, который возвращается угрюмый, в сильном волнении). Возьмите же себя в руки, пан Балоун.
Швейк. В Будейовицах жил один доктор, так он страдал такой сахарной болезнью, что мог питаться только рисовым супом и больше ничем - не человек, а развалина. Он не вытерпел и стал украдкой доедать чужие объедки, хоть и знал, чем это может для него кончиться. Наконец ему стало совсем невмоготу, и он велел своей экономке, которая, бедняга, заливалась слезами и чуть не роняла судки на пол, приготовить ему обед из семи блюд со сладким пирогом в придачу и прочим десертом, а еще он завел граммофон и поставил похоронный марш - и от этого окочурился. Так будет и с тобой, Балоун. Твой жизненный путь завершится под русским танком.
Балоун (все еще дрожа всем телом). У них гуляш!
Копецка. Я ухожу. (Забирает судки и уходит.)
Балоун. Я хочу только одним глазком взглянуть. (Жующему солдату.) Простите, господин солдат, у вас в армии все такие же большие порции? Ваша порция очень солидная. Но, может быть, это только в наряд, чтобы вы нас получше охраняли, не то мы убежим, а? Нельзя ли мне нюхнуть разочек?