— Давай-ка пальто, — сказала Ханна. — У тебя такой вид, будто ты сейчас упадешь.
И действительно, когда Джин добралась до места назначения, ее стало ощутимо потрясывать. Последняя неделя выдалась сложной для них обоих. Дональда снедало чувство вины, и он постоянно каялся в том, что натворил. Прощание с друзьями эмоционально опустошило их обоих. Да и вещи паковать было непросто, хотя они взяли с собой только самое необходимое: одежду и кое-что ценное. Джин как-то утром, пока отец был на работе, проскользнула в квартиру, где прожила столько лет, и забрала из маминого шкафчика набор из шести чайных ложек. Они были ей обещаны, и она решительно не хотела без них уезжать. Помимо этих мелочей, они мало чем могли похвастаться: из Клайдбанка увозить было почти нечего.
Мужчины потащили чемоданы в спальню, и Джин услышала, как Дональд начал протестовать против того, чтобы поселиться там вместо хозяев. Он хотел продолжить этот разговор с Ханной, когда они вернулись на кухню, но Джин, поймав взгляд мужа, быстро помотала головой: сейчас не время.
Схватившись за спинку ближайшего стула, Джин приняла наконец-то устойчивое положение, а потом отправилась в ванную, где впервые за день провела пару минут в одиночестве. «Интересно, — подумала она, — многие ли женщины сейчас поступают так же: ненадолго прячутся от мира, который на них давит, и пытаются отгородиться от него дверью». Она помыла руки обмылком и насухо вытерла их тонким полотенцем, свисающим с крючка на двери.
На кухне миски уже были наполнены супом с картофелем и ячменем. В центре стола стоял коричневый фарфоровый чайник, из его носика все еще шел пар.
— Для начала надо найти вам работу, — сказал Том, умелой рукой разрезая хлеб. — Завтра пойдешь со мной в доки.
— Как думаешь, то, что случилось на «Зингере», может помешать?
— Честно говоря, не знаю, но я собираюсь поговорить с конкретным бригадиром. Он читает газеты и, помнится, что-то говорил про эту историю. По-моему, он человек разумный.
— Для начала неплохо, — сказала Джин.
Том улыбнулся:
— Конечно, поначалу он может заартачиться, так что нам нужно быть аккуратнее.
Они сидели за столом в освещенной газом кухне. Здесь же играли дети. Взрослые строили планы, пока не настало время мыть суповую кастрюлю, чтобы замочить в ней овсянку на утро. Детям пора было спать, а значит, придется ложиться и всем остальным. Джин понимала, что долго такой порядок не продержится.
В спальне она положила на стул рабочую одежду Дональда. В ремне ему требовалось проделать новую дырку, но пока сойдет и так. Платье она повесила в шкаф, заметив, что ей специально оставили свободные вешалки, а потом легла рядом с Дональдом, который уже засыпал. Вскоре послышалось его ровное сонное дыхание. В конце улицы раздавались трамвайные звонки и гудели провода над рельсами. Джин думала о том, станут ли эти звуки для нее родными и привычными, или же она всегда будет чувствовать себя чужой в этом городе.
Конни
Январь 1955 года. Эдинбург
— Мама, ничего не говори, а то сглазишь!
Утром, перед собеседованием, Конни придирчиво осматривала себя в зеркале, висящем в коридоре. Новая юбка и блузка были удобными, а зимнее пальто сидело на ней просто отлично. Она была довольна тем, как выглядела: не расфуфыренная, не претенциозная, но надежная, элегантная, чистая и аккуратная — все эти качества, как Конни предполагала, и требуются от персонала больницы. Осмотрев себя в последний раз, она почувствовала, будто отец где-то радом — а уж этого она совсем не ожидала.
— Я вообще молчу, — ответила Кэтлин, принимая обиженный вид.
— Лучше я положу туфли в сумку. По радио обещали снег, не хочу их испортить.
— Дома будешь как обычно?
— Наверное. Сразу после собеседования пойду в офис. Я отпрашивалась, но они не могли отпустить меня надолго, так что не получится зайти домой и переодеться.
— Ладно, увидимся. Вечером все расскажешь.
— Ну пока.
Конни в сотый раз посмотрела на часы и открыла дверь. Она сама удивлялась тому, как сильно нервничает перед собеседованием, но спешить не стоило — времени было еще много.