Джин обернулась к высокой башне с часами, хорошо видной за много миль отсюда, и заметила, как блеснуло в вечернем солнце окно конторы, когда его захлопнули. «Неужели начальство пыталось прислушиваться к тому, что здесь происходит?» — удивилась девушка.
Когда митинг закончился, молодые женщины, воодушевленные речами и планами, отправились по домам.
— Все это тянется уже много лет, — негодовала Джин. — Они сами вынуждают нас сопротивляться.
Фрэнсис согласно кивнула:
— Оставшимся женщинам нужно кормить детей и платить за квартиру. Как им выполнять увеличенную норму за то же время?
— Если мы сейчас ничего не скажем, то можем оказаться следующими. Вдруг от нас тоже решат перевести трех человек?
— Вот именно! Моя двоюродная сестра работала в этом цеху, прежде чем родила близнецов. Поиск дефектов очень сложен. Сначала нужно найти все щербинки, а особенно глубокие потом заполнить специальным составом и только потом отшлифовать. Это не та работа, где стоит торопиться.
— Чем дальше, тем все хуже и хуже. — Джин обогнула большую лужу на своем пути. — Теперь понятно, почему в январе они обходили все цеха и что-то записывали.
— То есть ты присоединишься к забастовке? — спросила Фрэнсис, и дрогнувший голос выдал ее нерешительность. — Это важный шаг.
— Мы им покажем! Как они будут производить швейные машинки, если на фабрике не останется рабочих? — Джин яростно пнула камень, который отлетел в траву. Спасаясь от него, как от пушечного ядра, из подлеска выскочил кролик. — Смотри, вот так они про нас и думают: мы кролики, испуганные кролики. Но они ошибаются!
Когда Фрэнсис свернула к себе, Джин ускорила шаги. Она почти бежала по улицам, застроенным в несколько рядов жилыми домами из песчаника цвета ржавчины. Запах овсяного пудинга и жареных свиных колбасок доносился из открытых окон. Новость о забастовке распространялась быстро, и девушка чувствовала, как от нарастающей тревоги начинает сводить живот, но она старалась не обращать на это внимания.
Джин толкнула тяжелую входную дверь и перед тем, как взойти на последний этаж, остановилась перевести дыхание. Подойдя к дверям своей квартиры, она услышала недовольные мужские голоса.
Спиной к ней стоял отец. Он обращался к шести своим товарищам по работе:
— Это просто горячие головы, они ничего не понимают в жизни. Те из нас, кто много лет проработал в компании, пользуются ее уважением. Я не собираюсь бастовать из-за каких-то трех баб! — Его негодование, казалось, переполняло комнату.
Следующим заговорил самый старый друг отца:
— Я тоже, Джордж, я тоже. Молодежь должна прислушиваться к нам, опытным мастерам. От нашего имени с компанией договаривается наш собственный профсоюз, а если появится еще один, более крупный, это вряд ли принесет пользу хоть кому-то из присутствующих здесь.
По их уверенным позам со скрещенными на груди руками было видно, что они считали себя рабочей элитой фабрики.
Слова вырвались у Джин сами собой:
— Речь не о каких-то трех бабах!
Отец обернулся к ней.
— Да ты-то что об этом можешь знать?! — В каждом его слове сквозило высокомерие.
Теперь все эти мужчины, знавшие Джин с детства, смотрели на нее. Она стушевалась и опустила глаза.
— Ясно же — ничего, — резюмировал отец.
Но тут Джин внезапно ощутила вспышку ярости и снова нашлась с ответом:
— Да, перевели только трех женщин, но это касается всех нас. Кто может сказать, что они сделают дальше?
Отец повысил голос, заглушая ее слова.
— Дело не в этом. Руководство лучше знает, как управлять фабрикой, уж гораздо лучше, чем десяток женщин.
— Просто потому, что они женщины? — Она прекрасно знала его взгляды на этот счет.
— Потому что проводились специальные исследования.
Теперь настала ее очередь насмехаться:
— A-а! Знаменитая научная организация труда, да?
— Именно. В результате все цеха станут работать эффективнее, это повысит доходы компании и зарплату рабочих.
Отец сделал шаг вперед: он был недоволен, что с ним так разговаривают, особенно в присутствии друзей.
«Что сказала бы сейчас мать?» — подумала Джин. Смогла бы она его переубедить? Наверное, нет, да и хорошо, что она не видит, как он осаживает родную дочь.