После недолгого ожидания на улице показался красно-белый даблдекер и стал взбираться в горку к автобусной остановке. Она заплатила за проезд и села в конце нижнего этажа, где было свободно. Автобус тяжело, скрипя передачами, поднимался от Кэнон-миллс к Джордж-стрит. Перед ней сидел мужчина средних лет с аккуратно подстриженными седеющими волосами. Вдруг он принялся ковырять мизинцем в ухе. «Интересно, — подумала Рут, — поступали бы так люди, если бы знали, что на них направлены камеры, отслеживающие каждый их шаг?» Мужчина вышел у подножия Маунда[27] и приветственно помахал рукой женщине в вишнево-розовой курточке. Они обнялись. «Теперь, — подумала Роуз, — у женщины на рукаве может остаться его ушная сера».
Автобус снова тронулся, с усилием взбираясь по крутым изгибам Маунда, мимо банка и библиотеки, направляясь к Лористон-Плейс и Королевской больнице. Она взглянула на окна отделений, где шторы были задернуты неплотно, и сердце у нее забилось еще сильнее. Водитель заглушил двигатель на Арчибалд-Плейс, и из автобуса вместе с Рут вышли еще с полдюжины таких же, как она, работников ночной смены.
Маленькая раздевалка с единственной голой лампочкой, с множеством шкафчиков для хранения, располагалась на первом этаже старого сестринского корпуса, и там сильно пахло дезодорантом для ног и накрахмаленным бельем. Рут никак не могла справиться с замком шкафчика: тонкий ключ отказывался становиться в нужное положение. Наконец ей удалось открыть дверцу. На верхней полке горкой были сложены серые платья, которые выглядели так, будто были сшиты из выцветшей джинсовой ткани. Но как только она их коснулась, всякие ассоциации с небрежной повседневной одеждой, которую носят любители музыки и солнца, мгновенно исчезли.
В больничной прачечной за последние три года из этой одежды выбили всю жизнь, и, хотя ткань уже не казалась такой жесткой, удобней платья от этого не стали. Поверх них надевались передники, хрустевшие от крахмала. Манжеты рукавов ни в чем им не уступали, а жесткими белыми воротничками, казалось, можно было резать хлеб, да так, что любой точильщик гордился бы.
Рут здесь уже третий год. И он почти закончился.
Она собрала униформу, прикрепив воротничок к платью тремя булавками и пристегнув пуговицами манжеты. После этого Рут надела через голову платье, закрепила передник английскими булавками, так чтобы они не были видны, и подпоясалась. Черные кожаные туфли уже хорошо разносились и были мягкими, но ей никогда не забыть тех ужасных волдырей, что она заработала в первые недели дежурства.
Рут захватила необходимые мелочи: карманные часы, ножницы, бумагу, ручки, антацидные таблетки. После этого она поправила на себе накрахмаленную шапочку, застегнула ее сзади и приколола к прическе обязательными белыми невидимками. Заставить шапочку выглядеть опрятно никак не удавалось, особенно в ортопедическом отделении, где каркасы кроватей сбивали ее с головы раз по двадцать за смену. По ее мнению, одноразовые бумажные шапочки, которые носили молодые медсестры, были гораздо разумнее, как и платья на молнии и без передников. Традиция — это хорошо, но все же она отнимает много времени. Рут накинула красный шерстяной плащ и вышла на улицу. Пройдя мимо неприметного морга, она поднялась по лестнице, ведущей в длинный операционный коридор. В ближайшие двенадцать часов глотнуть свежего воздуха ей не удастся.
Ортопедическое отделение располагалось на первом этаже — там же, где и приемное. Рут не знала, случайно так вышло или нет, но была рада, что ей не придется подниматься по бесчисленным пролетам на самую верхотуру, сейчас ей хватало и одного. Оставалось лишь пройти через высокие двойные двери отделения, и она вспомнила, как раньше они казались ей последним барьером между спокойствием и паникой. Но это было очень давно.
Она повесила плащ и направилась к медицинскому посту, минуя кухню, бельевую и комнату, которую непосвященные могли принять за хранилище не то строительных лесов, не то оборудования для поднятия тяжестей. Помещение казалось мечтой любого мальчишки: болты, гайки, ключи, сверла — и все в одном месте.
Что ж, это, возможно, ее последние ночные дежурства — потом она вернется в дневную смену, мысль об этом не могла не радовать. Нужно пережить только сегодняшнюю и завтрашнюю ночь, а если учесть, что первая ночная смена уже началась, оставалось выдержать завтрашнюю.
После передачи смены Рут двинулась другим маршрутом, тщательно избегая главных кухонь с их тошнотворными запахами вареной капусты и подливки. Она прошла мимо огромных черных панелей главного входа больницы, где золотой краской на медных табличках были написаны имена жертвователей — крупных торговцев, лордов, леди и писцов Сигнета[28]. Тысяча фунтов тут, двести там, еще пятьдесят — в 1846-м или в 1862 году — это были крупные суммы. Над многими кроватями в самых разных отделениях висели маленькие таблички с надписями: «Эта кровать — дар леди такой-то» или: «В память о мисс такой-то». Рут казалось, что такие свидетельства щедрости, которую проявляли в те времена, когда еще не существовало Национальной системы здравоохранения, — важный факт истории, но кое-что из этого может серьезно травмировать пациентов.
27
Искусственный холм в центре Эдинбурга, соединяющий Старый город с Новым.
28
Традиционное наименование членов привилегированной эдинбургской коллегии адвокатов.