— Я стремлюсь. А гайки и шайбы я завтра расплавлю в горне.
— Может, мне стоит вернуться, когда вы будете не так заняты?
— Я почти закончила.
— Хорошо. — Ему не по себе от таких ярких доказательств ее творческого подхода.
Она поворачивается к нему:
— Так что вам, собственно, нужно? Ну то есть кроме деталей.
— Я довольно много пользуюсь машинкой, и, похоже, ей требуется не просто смазка механизма. Рукоятка ходит немного туго, и вот я думаю, что ее, может быть, нужно смазать изнутри, куда я не могу добраться. — Он явно взволнован. — Я понял, что вы не механик, но, может, у вас будет время посмотреть?
— Если она старая, я могу вас от нее избавить.
— Ну я не хотел бы, чтобы ее разбирали на части.
— Я найду ей хорошее применение. Как говорится, в дело пойдет все, кроме скрипа, — улыбается она. — Судя по тому, что вы говорите, ей, возможно, пора на покой.
— Я точно не хочу ее продавать. Это исторический предмет, и мне нравится ею пользоваться.
Она качает головой:
— Всю эту винтажную моду я совсем не понимаю. Сама бы я просто купила новую.
— Так вы не можете помочь? — Он чувствует, что выхода нет.
— Я эмалировщица и ювелир, а не механик.
— А-а…
— Но, наверное, я могу посмотреть, — смягчается она. — Хотя ничего не буду обещать. Может, там, внутри, что-то так сломано, что уже не починить.
— Но у вас же есть запчасти, правда?
— Да, но они мне нужны вот для этого. — Она обводит рукой стол и указывает на манекен. — Так что, возможно, у меня как раз нужной детали и не найдется.
— Так я могу оставить ее у вас? Посмотрите? — Фред уверен, что она хочет от него отделаться, но предпринимает последнюю попытку. — Пожалуйста.
Она идет к двери и возвращается с метлой, которой начинает сметать пенопластовые крошки.
— Да, наверное, но ни завтра, ни на этой неделе я не смогу посмотреть. У меня сейчас самая горячая пора — последние шесть недель перед Рождеством.
— Спасибо, я очень вам благодарен. — Он понимает, что буквально пресмыкается перед нею.
— Оставьте вон там, в углу. — У нее звонит телефон, и она смотрит на экран. — Я должна ответить, это важно. Запишите свой номер на доске. Там слева внизу лоток, в нем лежит мел. Я позвоню, когда посмотрю ее, и скажу, что думаю.
Она нажимает на кнопку «Ответить»:
— Алло, это Эллен, чем могу помочь? — И отворачивается от него к окну.
Он понимает, что аудиенция закончена.
Джин
Середина июня 1980. Эдинбург
Джин не любила приходить первой, но она привыкла каждое утро являться в библиотеку Фаунтинбриджа к десяти, чтобы час провести за газетами. Сегодня в зале периодики тише обычного, подумала она, кивнув постоянным посетителям, которые подняли головы, когда она зашла в зал. Иметь информацию — это хорошо. Сначала она читала «Скотсмен», потом «Глазго геральд», а когда заканчивала с ними и оставалось время, переходила к «Манчестер гардиан», если эту газету удавалось заполучить. Газеты размещались на наклонных стендах, которые можно было опускать и поднимать под свой рост, и ей нравился этот процесс. Во многом поэтому она продолжала ходить сюда, а не в другую библиотеку, которая была ближе к дому. Ей нравились такие физические упражнения, и Дональд, хотя его уже не было на свете много лет, наверняка одобрил бы то, что она каждый день выходит из дома: сам-то он терпеть не мог сидеть в четырех стенах. С годами его перестало волновать, что кто-то смотрит на его пустой рукав, и неудобный протез он надевал только в случае крайней необходимости. Они с Джин вместе с детьми обошли весь Эдинбург и ели обернутые в жиронепроницаемую бумагу сэндвичи и в ботанических садах, и в Блэкфорд-Хиллс, и вообще где угодно. Они часто ездили на автобусе в Портобелло, где заказывали фиш-энд-чипс, смотрели в сумерках на огни прибывающих в Форт судов и пытались угадать, из какого порта они пришли, а потом возвращались домой с кучей песка в туфлях.
Даже когда Дональд стал плох, а дети выросли и сами завели семьи, они продолжали приезжать каждое воскресенье. Они вместе гуляли в парке Медоуз и по дорожке за Королевской больницей. Он всегда радовался, когда внуки бегали наперегонки, соревнуясь, кто быстрее принесет ему конский каштан или цветущую веточку вишни. В последний год его жизни маршрут длиной в милю все сокращался, но все гуляли вместе с ним, пока ему наконец не стало совсем сложно преодолевать короткое расстояние от квартиры до парка. Он умер буквально через несколько недель, оставив в доме каждого из своих детей наследство в виде грязных высоких сапог и шерстяных шапок.